Окись серебра

— Не-ет, — протянула Кристина, отводя пьяный взгляд. — Подушка злая.

Генрих догадывался, в каком смысле злая — под подушкой его жена хранила кинжал и во сне часто сжимала его рукоять. Что ж, если это её успокаивает… Однако такое поведение отдавало какой-то нездоровой детскостью.

Впрочем, Генрих не раз признавался себе, что поначалу действительно относился к Кристине по большей части как к собственному ребёнку, стараясь по мере сил заботиться о ней. Но в какой-то момент он понял, что та любовь, которой мужчина любит женщину, постепенно перебила в нём ту любовь, которой отец любит дочь.

Он выпустил её из объятий, встал и подошёл к столу. Рядом с бутылкой и бокалом там оказался небольшой флакон, и Генрих облегчённо выдохнул. Слава Богу, Кристина догадалась взять у лекаря средство от похмелья, прежде чем напиться в дрова.

— Подготовилась, значит, — сквозь зубы процедил Генрих.

Осторожно вылив из бокала остатки вина обратно в бутылку, он наполнил его водой из кувшина и решительно вытряхнул в него всё содержимое флакона. Потом повернулся и протянул бокал ей. Вся эта ситуация отчего-то казалась до ужаса знакомой, и Генрих не сдержал усмешки. Интересно, чем всё закончится в этот раз…

Кристина посмотрела на него удивлённо. Взгляд её был уже не таким мутным — видимо, начала трезветь… Она же на самом деле выпила не так много, уж точно не целую бутылку — Генрих видел, что там оставалось ещё достаточно вина. Хотя принять снадобье ей всё равно не помешает — высокое содержание в нём мяты поможет оправиться окончательно и избавит от похмелья.

Девушка осторожно приняла из его рук бокал и сделала несмелый глоток, в то время как Генрих присел рядом с ней на кровать и снова осторожно приобнял. Кристина поморщилась — средство на вкус было не самым приятным — и обречённо положила голову ему на плечо. Генрих обеспокоенно взглянул на неё, а она смотрела вперёд, и постепенно её взгляд приобретал осмысленность. Бокал она поставила на пол, её пальцы сжали одеяло, большая часть которого расстелилась по полу. Генрих заметил на подоле её синего платья маленькие тёмные пятна.

— Может, расскажешь, в чём дело? — негромко сказал он.

Кристина подняла на него полный недоумения взгляд.

— Зачем всё это? — Генрих кивнул на стол. — Мы же договорились: всё закончилось, и в этом безобразии больше нет смысла. Тебе нечего бояться, ты в безопасности, вся твоя земля в безопасности. Теперь всё хорошо. — Последние слова он произнёс достаточно твёрдо, хотя и сам уже не был уверен в том, что всё правда хорошо. Может, она знала то, чего не знал он?

— Вокруг — да, — выдохнула Кристина, обводя взглядом комнату, как будто её «вокруг» заключалось именно в ней. — А внутри — нет. — Она коснулась трепещущей рукой живота, и Генрих вздрогнул. Но если она беременна, то не стала бы пить… Хотя кто её знает. Вдруг Кристина, будто очнувшись, быстро переложила руку на грудь и сжала пальцы в кулак. — Меня отторгает это место, — вздохнула она, слова явно давались ей с трудом — и уже явно не из-за опьянения. — Всё вокруг говорит мне здесь: «Ты виновата, ты навлекла сюда беду!» А потом я вспоминаю, и… Какая же я была дура! Надо было слушать тебя, ты же говорил, что там… Это… — Она зажмурилась, и Генрих почувствовал, что унявшаяся было дрожь нахлынула на неё с новой силой. — Мне уже никогда не будет так страшно.

Последние слова — слова, кажется, уже абсолютно трезвого человека — она произнесла полушёпотом.

— Ты могла бы просто сказать мне сразу, — заметил он. — Необязательно было напиваться. Это бы тебе не помогло.

— Да, но я… Я думала, что забудусь, что…

Она не договорила, закрыла глаза и наконец дала волю слезам. Нет, вовсе не разрыдалась взахлёб — лишь тихо всхлипнула, а по её бледным щекам пробежала пара маленьких слезинок. Тогда Генрих обнял её сильнее, повернув так, чтобы она могла уткнуться лицом в его грудь, провёл рукой по спине и коснулся жестковатых спутанных волос. Её пальцы неуверенно выпустили одеяло и прижались к его плечам.

— Пожалуйста, не делай так больше, — попросил он, не очень-то надеясь, что она прислушается. — Я понимаю, если бы ты спокойствия ради выпила совсем чуть-чуть, но напиваться до такой степени не стоит. Пожалуйста. Если тебе уж совсем себя не жалко, то ради меня.

Кристина подняла на него заплаканный взгляд — уже не пьяный, но донельзя трогательный. Глаза у неё отцовские, но если лорд Джеймс обычно одаривал Генриха покровительственным или одобрительным взглядом, то Кристина смотрела на него с нескрываемой симпатией, впоследствии переросшей во что-то гораздо более сильное.

— Х-хорошо, — хрипло отозвалась она. Если разум её, кажется, был уже не слишком пьян, то язык всё ещё слушался плохо. Хотя, наверное, всё дело в том, что она плакала.