Окись серебра

— Они с Рихардом пошли прогуляться, — пожал плечами Хельмут, свято уверенный, что видел своего оруженосца с его другом на выходе в Нижний город.

— Я разве его отпускал? — насторожился Генрих.

— Отпускал, — усмехнулась Кристина, не отрываясь от пергаментов. — Они утром с Рихардом вдвоём к тебе подходили.

— Допустим… ладно, сам схожу.

Не меняясь в лице, Генрих стремительно обошёл Хельмута и покинул кабинет, громко хлопнув дверью.

— Не отпускал? — хмыкнул барон Штольц.

— Я отпустила, — улыбнулась Кристина. — Дикон не нашёл Генриха и поэтому обратился ко мне.

— Какие мы добренькие.

Она положила пергамент на стол и снова взглянула на него недоуменно.

— Что-то не так? — протянула она.

— Да нет, почему же, — нагло ухмыльнулся Хельмут, присаживаясь в свободное кресло напротив Кристины. — Мы же с тобой решили, когда ездили на остров Зари, помнишь? Всё отлично.

Она не ответила и снова надолго уткнулась в пергамент, изредка отрываясь, чтобы позволить глазам отдохнуть. Молчание затянулось, и Хельмут заскучал. И где только Генриха носит?

— Что ты там вычитываешь такое? — поинтересовался он как бы невзначай.

— Считаю, сколько сотен золотых ты должен моему мужу, — фыркнула Кристина. — Мне кажется, тебе уже давно пора засунуть свою знаменитую гордыню в свою не менее знаменитую задницу, написать её светлости баронессе Штольц и потребовать прислать тебе денег из вашей казны. Сколько можно разорять Генриха и весь Бьёльн?

— О, так ты уже его деньгами распоряжаешься? — парировал Хельмут. — Сначала без его позволения Дикона погулять отпустила, теперь считаешь, сколько я должен ему, — слова «я» и «ему» он выделил голосом, давая понять, что Кристине до этого дела быть не должно, — а потом что? Будешь распоряжаться им самим? Без твоего слова он и шагу ступить не посмеет?

Кристина ничего не ответила, лишь в возмущении округлила глаза, и Хельмут не выдержал и рассмеялся.

— Для этого ты его захомутала, да? — продолжил он. В голове возникали всё новые и новые издевки, которые так и рвались наружу сквозь смех. — Хочешь, чтобы он делал всё только ради тебя и только так, как тебе угодно?

Она снова не ответила, и это немного остудило его пыл. Ему даже показалось, что в её глазах блеснули слёзы, но потом она взяла себя в руки и встала. Кажется, сейчас всё-таки опрокинет на Хельмута стол…

Он уже готовился к тому, что придётся вскакивать с кресла и убегать, но Кристина на удивление спокойно вдруг сказала:

— Ну что ты…

Она обошла стол, медленно приблизилась к Хельмуту и зачем-то сорвала синий ободок со своих волос, распуская их.

— Мы наконец-то одни, — тихо заявила Кристина, делая ещё шаг вперёд и отрезая Хельмуту все пути к отступлению. — Это так редко случается последнее время, да?

— Да я бы не сказал… — удивлённо протянул он.

А Кристина тем временем начала творить какое-то полнейшее безумие: бросила ободок на стол и потянулась к шнуровке своего тёмно-зелёного платья. Шнуровка у него начиналась под шеей и доходила до живота, и Кристина медленно, при этом не запутав ни одного шнурочка, распустила её и распахнула верх платья, выставляя напоказ свою чёрную шёлковую камизу.

Хельмут нервно сглотнул, облизал пересохшие губы и отвёл взгляд, будто был пятнадцатилетним девственником, которому выпал шанс впервые познать женщину.

— Ну же, загляни мне в глаза, — пропела Кристина и наклонилась, двумя пальцами беря его за подбородок и заставляя посмотреть на неё. И Хельмут таки посмотрел, только не в глаза, а кое-куда пониже. Кристина же свободной рукой дёрнула довольно глубокий вырез камизы, обнажая ключицы и левое плечо. — Мальчик мой, — продолжила она невероятно соблазнительным, тягучим, намеренно заниженным голосом, — между нами уже давно установилась слишком крепкая связь, правда?

— Н-не знаю… — честно признался Хельмут, понимая, что его ладони начали действовать против его воли — они легли на талию Кристины, а потом спустились кое-куда пониже… Надо сказать, что там у леди Коллинз-Штейнберг было так же, как и на груди, то есть немного. Однако ладони Хельмута всё равно чуть сжали её бёдра, и девушка ещё сильнее приблизилась к нему. Он почувствовал запах граната, исходящий от её волос.

И тут Кристина сама, чуть расставив ноги и приподняв подол платья, забралась к Хельмуту на колени, вцепилась пальцами в воротник его дублета и принялась его расстёгивать.

— Ты думаешь, твои слова задели меня? — зашептала она ему на ухо, опаляя его горячим дыханием, отчего Хельмут сразу почувствовал, что в штанах становится тесновато.

Если бы ему прошлой весной кто-то сказал, что он будет хотеть Кристину, мать её, Коллинз, он бы велел дать пятьдесят плетей этому человеку.

А теперь, пожалуй, было бы неплохо дать даже не пятьдесят, а сто пятьдесят плетей самому себе.