Окно выходит в белые деревья...

Что попрошу я у людей
прекрасных или не прекрасных:
не надо больше нам вождей.
Есть вождь у нас, да только распят.

И, вызывая чей-то смех,

каким смеяться не пристало,
еще я попрошу у всех:
не надо, чтоб меня не стало.

Я потихонечку молюсь,

заблудший, обо всех заблудших,
а сам растаять так боюсь,
как в свете дня рассветный лучик.

Вцепляясь в свежую траву,

шепчу с надеждой всем и всюду:
я просто не переживу того,
что я живым не буду.

И не прошу я ничего —

ни орденов, ни пьедестала,
за исключеньем одного —
не надо, чтоб меня не стало.

Как пахнет старая тетрадь

с забытым лепестком жасмина.
Всего ужасней потерять
и красоту, и ужас мира.

Забыть о смертных — смертный грех.

Смерть, от людей бы ты отстала.
Не надо, чтоб не стало всех.
Не надо, чтоб меня не стало.

1990

Стихотворение основано, с ее разрешения, на двух очень мне понравившихся строчках самодеятельной поэтессы — Л. Евстратовой, сестры актрисы С. Евстратовой, сыгравшей главную роль в фильме «Детский сад».

«Зазвенели бубенчики хмеля…»

Зазвенели бубенчики хмеля,
как в чешуйках зеленая медь,
ну а что назвенеть не сумели,
я сумею один дозвенеть.

Во вселенную или в пылинку

человек для того и вроднен,
чтоб добавить хотя бы звенинку
в перезвоне пасхальном времен.

Я люблю запах ландышей в соснах,

запах так молодого сенца,
и танцующий медленно воздух
возле так дорогого лица.

Млечный запах ребенка прекрасен,

потому что он смешан без слов
с вифлеемским дыханием ясель
и смущенным дыханьем волхвов.

Слишком поздно пришло к нам,

калекам, понимание смысла креста.
Может назван ли быть человеком тот,
в ком нет ничего от Христа?

Пригвождали ладони мы людям

(крепче не было в мире гвоздей)[7].
Разве можно с таким правосудьем
верить в Бога, не веря в людей?

С человечеством так я условлюсь:

равнодушие к родине — грех,
но превыше, чем родина — совесть,
как единая родина всех.

Зазвенели бубенчики хмеля,

будто где-то по краю земли
в несуразной алмазной метели
невидимками тройки прошли.

Я врагам своим весь не достанусь,

почитателям тоже не весь.
Бубенцом-невидимкой останусь
в нашем здесь и далеком нездесь.

Вдоль зареванных русских околиц,

размалеванных авеню,
как расколотый колоколец,
что-то нежное я прозвеню.

Упадет, как монетка-блестинка,

прокатясь по лесам и степям,
извинительная звенинка
к твоим легким летучим стопам.

Мне, как видите, надо так много,

потому умирать не спешу,
но чем больше я верую в Бога,
тем все меньше у Бога прошу.

1990

ЧЕРНАЯ СМОРОДИНА