Хэмилтону никогда не приходилось настолько хорошо видеть Землю. Во многих отношениях она соответствовала его ожиданиям. Она была круглой и явно представляла собой шар. Недвижимый в окружающей его среде, шар этот спокойно висел, представляя собой мрачный, но впечатляющий объект.
Особенно же впечатляла его уникальность. Хэмилтон в шоке осознал, что в поле зрения нет ни единой другой планеты. Он то с опаской глядел вверх, то оглядывался вокруг – и постепенно, неохотно разум его принимал то, что различали глаза.
Земля была единственной на небосводе. Вокруг нее катился пылающий шар, намного меньше размером, словно жужжащий и бьющийся комар, облетающий гигантское и неповоротливое скопление материи. Это, осознал Хэмилтон с дрожью ужаса, было Солнце. Оно было
К счастью, светящийся, обжигающий кусочек излучения находился на дальней стороне могучей Терры. Он двигался медленно, обращаясь с периодом в 24 часа. А на этой стороне находилась маленькая, почти незаметная глазу крапинка. Проржавевший комок отходов, что трудолюбиво пер вперед по орбите, обыденный и легко заменимый.
Луна.
Она как раз была недалеко; зонт должен был пронести их мимо практически на расстоянии руки. Он смотрел на Луну, не веря своим глазам, пока та не исчезла в серой среде. Так что же, наука ошибалась? И вся схема Вселенной была ошибочной? Гигантская проработанная структура гелиоцентрической системы Коперника – неправда?
Перед ним простиралась архаичная и давно отвергнутая геоцентрическая Вселенная, где гигантская неподвижная Земля являлась единственной планетой. Сейчас он уже различал Марс и Венеру, крохотные кусочки материи, почти несуществующие. И звезды. Они тоже были невероятно маленькими… частички не имеющего большого значения для покрова небес. В одно мгновение вся ткань его космологии треснула, обратилась в уродливые развалины.
Но так было лишь здесь. Именно
Но все это не имело никакого отношения к его собственной Вселенной… слава Богу.
Осознав это и приняв, он уже не особенно удивился, заметив глубоко за серостью некий внутренний слой, красноватую пленку под поверхностью Земли. Казалось, что на самом дне этой Вселенной ведутся какие-то примитивные горные работы. Печи, плавильные тигли, а чуть подальше еще и нечто вроде грубого вулканического кипения, посылавшего еле видимые вспышки недоброго алого цвета, чтоб окрасить ими бесцветную серую среду.
Это был Ад.
А над ним… он задрал голову. Сейчас было уже отлично видно. Небеса. Конечная точка телефонной связи: именно здесь была та телефонная станция, к которой электронщики, специалисты по семантике и коммуникациям и психологи подключили Землю. Это была исходная точка гигантской космической сети связи.
Серость над зонтом наконец понемногу истаяла. Какое-то время не было вообще ничего, даже холодного ночного ветра, промораживающего до костей. Макфайф, судорожно стискивая ручку зонта, с растущим благоговейным ужасом разглядывал приближающуюся обитель Господа. Лишь небольшая часть ее была видна. Некая плотная субстанция формировала стену вокруг нее, защитный слой, что не давал возможности рассмотреть детали.
Над стеной реяло несколько светящихся точек. Они пикировали и взмывали вновь, словно заряженные ионы. Как живые.
Судя по всему, это были ангелы. Точней сказать было трудно – они были еще далековато.
Зонт поднимался, и любопытство Хэмилтона все разгоралось. Как ни удивительно, он сохранял полное спокойствие. В сложившейся ситуации просто испытывать эмоции было бы невозможно; можно было либо контролировать себя полностью, либо столь же полностью поддаться невероятным впечатлениям. Одно или другое, третьего было не дано. Скоро, буквально через пять минут, он поднимется над стеной. И они с Макфайфом узрят Небеса.
Долгий путь, подумал он. Долгий путь с того момента, как они стояли лицом к лицу в холле здания Беватрона, сцепившись из-за какого-то неважного пустяка…
Постепенно, почти незаметно скорость подъема зонта стала снижаться. Сейчас они уже поднимались совсем медленно. Это был предел. Дальше просто уже не было никакого
Что-то вплыло в поле зрения. Они двигались параллельно поверхности защитного материала. В голову закралась глупая мысль – а что, если защита стоит здесь не для того, чтоб помешать прохожим заглядывать, а чтоб помешать обитателям выпасть наружу? Удержать их от падения обратно в мир, из которого они вот уже столетия появлялись тут?
– Мы… – Макфайф чихнул. – Мы почти на месте.
– Угу, – подтвердил Хэмилтон.
– Надо… сказать, оказывает… влияние… на мировоззрение.