Окраина

Поужинав, семья вышла во двор. Пока все любовались хитренько подмигивающими звездочками, мать в комнате разложила подарки, потом зажгла на елке электрические свечечки, собственноручно сделанные братом Франтишка, который учится на токаря в Брно. Это чудо вызвало всеобщее восхищение. А когда насытились этим зрелищем, сразу превратились в коробейников. Разворачивали свертки с рубашками, носками, майками, перчатками, свитерами… В комнате запахло, как в универмаге на главной улице в Париже. Но скоро всех прохватил холод. Забыли затопить в комнате! Один из братьев поспешно сунул в печку газеты, поджег. Заплясали искры. То-то радость! Позже затопили — значит, дольше будет держаться тепло, может быть, сохранится и до утра. Там будет видно. Пока в печке только искры проскакивают, а больше ничего. Ага, вот! Из топки, наполненной опилками, вырвался мощный гейзер с таким громоподобным уханьем, что даже стекла в окнах задребезжали, потом печка стала попыхивать уже тише. Едкий дым повалил в комнату; на пол, чисто вымытый праздника ради и на сей раз не прикрытый мешками, вывалились огоньки, быстро превращаясь в черные крупинки. Универмаг разом превратился в черную баню. Кашель, чиханье. Мать, взяв на себя обязанности брандмейстера, сильными взмахами веника смела все это безобразие под печку.

— Не напустите дыма в кухню!

В кухню проскальзывают поочередно, боком, чуть приотворив дверь, проворно — как браконьеры в кусты.

— Последний — гаси елку! — скомандовала мать.

Если взрыв опилок в печке превратил чистую комнату в баню, топящуюся по-черному, то кухня — благодаря подаркам — смахивает теперь на артистическую уборную. Сыновья и родители поочередно вертятся перед полуслепым зеркалом. Но скоро, несмотря на новые свитеры и носки, все опять начали зябнуть. Что ж, так и бывает в уборных бедной бродячей труппы… Удивляться нечему: в комнате тепло улетучилось в открытое окно, а в кухне догорает огонь в бывшем молочном бидоне; что же касается кафельной плиты, то она уже давно остыла. Семья решает провести остаток вечера в постелях, согреться под перинами — ведь утром будет до ужаса холодно!

Нынешнее рождество, помимо электрических свечек и подарков, превративших квартиру в универмаг, приносит с собой еще один сюрприз: каждому отдельную кровать.

А утро действительно наступает страшное. На улице ртуть в термометре спустилась до двадцати пяти ниже нуля. В доме не намного теплее. Квартирка из комнаты с кухней, с обледенелыми окошками, словно плавает в морозном тумане, как брошенный челн. Отец и мать завозились тихонько, как мыши в кладовке. Мать отправляется в коровник, отец на станцию. Для них, в сущности, праздник кончился. Перед уходом успели затопить — пускай сыновья проснутся в тепле. Если, конечно, до той поры печка не погаснет. Но она не погасла.

Братья, давно отвыкшие от родного гнезда, просыпаются вскоре после ухода родителей. С чашкой чаю в руках подсаживаются они к печке, по очереди отщипывают от рождественского пирога — и не могут избавиться от некоторого разочарования. Тепло распространилось уже во все уголки кухни, по стеклам стекают слезинки, капают на пол, образуя лужицы. Младший брат, глядя на игру капель, весело бросает:

— Родной дом!

Средний — тот, который учится в Брно и живет в общежитии с центральным отоплением, — продекламировал:

А над снегами колокольный звон
несется, замирая за рекой.
Все струны сердца пробуждает он —
то молодость коснулась их рукой…{60}

Франтишек взял было тряпку — подтереть пол — да остановился, покачал головой:

— Почему это так? Приходит рождество — и ты ни на что не променяешь родной дом! Родной край дороже всего, а мы ведь тут едва не замерзаем…

Младший рассмеялся:

— А попробуй с кем-нибудь поспорить! У нас в части ребята со всех концов республики, так вы не поверите, с какой гордостью они, к примеру, говорят: я, мол, с Моравы. А он, может, на этой своей Мораве в таком же вот Жидовом дворе родился…

Франтишек, подтирая лужи, преподает младшему брату урок житейской мудрости:

— Ну что ж, а ты говори: «Я с Жидова двора». Никто ничего не поймет. А как достроим халупу да поставим над входом фигурку Козины, изменишь формулировку, будешь говорить: «А зато на нашем-то доме Козина стоит!»

Мать, вернувшаяся из коровника, остановилась в дверях; слышала она, правда, только последнюю часть шуточных сыновних речей, но ей и этого достаточно, чтоб глубоко вздохнуть:

— Когда достроим!.. Коли вдвоем с отцом останемся — вовек нам не достроить!

Тут средний брат повергает в изумление и мать и братьев:

— А я бы хотел жить в Уезде. Прага-то рядом, найти бы там работу — готов каждый день ездить. Все равно ведь и в Брно час на дорогу трачу.

Мать с надеждой в голосе спрашивает:

— А отпустят тебя с завода?

Воцаряется молчание. Все вопросительно смотрят на смельчака, который берется закончить начатое строительство.

— Завод требует, чтоб я закончил обучение у них.

Это явно обрадовало мать:

— Значит, ты уже пытался? Спрашивал?