Окруженные тьмой

— Ну, это ты врешь, — сказал он наконец. — Хочу. Дай послушать. Петрович, это ты? Та-ак... Старый ты дурак, как же тебя угораздило... Ну, ладно, ладно, не стони. Что он с тобой делает? Понятно. Дай-ка мне Валеру. Алло, Валера? Со стариком — это ты погорячился... Это ты совсем зря. Это все наши дела, а дедушка тут ни при чем... Ну да, ну да. Тебе же не он, тебе же я нужен. Ну да, я приду, а ты меня со своими волкодавами почикаешь. У меня к тебе встречное предложение. Давай встретимся один на один, по-мужски. А? Или кишка тонка? Ну, чего? Решился? Тогда где?.. Хорошо. Буду.

Саша повесил трубку, сквозь утреннюю небритость на лице проступили желваки.

— Валера Петровича взял. В заложники.

Господи… Женевьев всплеснула руками. И что он с ним делает?

— Что делают с заложниками... — Саша пожал плечами. — Пытает. Утюг прикладывает к животу. Пока, правда, холодный, но скоро обещает в розетку включить.

— Что же мы будем делать?

Не будем — буду, поправил он ее. Как это у них там в кино говорят — это моя битва. Валере же не Петрович, ему сам капитан Серегин нужен. Встретятся, потолкуют, как мужик с мужиком.

Она покачала головой: им нельзя встречаться. Валера ненавидит Сашу, он убьет его! Обманет и убьет.

— Не обманет. Это ему западло будет. По бандитским законам так поступать нельзя. У них там свой кодекс чести.

— Саша, у бандитов нет чести.

Это верно. Чести нет, а кодекс почему-то есть. Они ведь там не просто бандиты. Они — благородные разбойники.

— Я никогда не видела благородных разбойников, — сказала Женевьев.

— Потому что их не существует, — кивнул Саша. — Все сказки о благородных разбойниках придумали сами разбойники.

И пошел к выходу.

— Но у тебя даже оружия нет, — сказала она.

Хорошо, что напомнила. Он вернулся, полез в шкаф. Вообще-то пистолет следует в сейфе хранить. Не говоря уже о том, что дома вообще не положено, на работе оставлять надо, нудил внутренний дознаватель… Да где же он, собака? А, вот! Саша вытащил пистолет, проверил, заряжен ли, положил в карман. Посмотрел на девушку. Глаза какие зеленые, прямо мороз по коже...

— А можно звать тебя не Женевьев, а как-нибудь по-другому?

— Как — по-другому?

Он пожал плечами. Ну, как-нибудь на русский манер. Например, Женя.

— Женя... А что это значит?

— Женя, это... Это Евгения... То есть благородная.

— Хорошо, я согласна. Я буду благородная. Буду Женя.

Ну, и отлично. Он направился к двери — который уже раз за утро.

— Подожди, — сказала она. — Почему ты не вызовешь полицию?

— Жень, я сам — полиция.

Да, он полиция, но он один. Ему нужна помощь. Нужно позвонить в отделение ребятам.

— Нет, нельзя. Если я приду с ребятами, неизвестно, что Валера сделает с Петровичем. И потом, я слово дал. У меня тоже свой кодекс.

— Это не кодекс, а глупость.

— Сам знаю.

— Я пойду с тобой.

Нет, она не пойдет. Почему? Потому что. Улыбнулся ей, открыл дверь. От улыбки этой дрогнуло сердце, она бросилась за ним: я с тобой!

— А я сказал: нет!

Секунду они молча смотрели в глаза друг другу.

— На всякий случай, — проговорил Саша. — Если не появлюсь до вечера, там, на столе, телефон полковника, Григория Алексеевича. Позвонишь ему. Все. Я пошел.

И вышел, оставив ее совсем одну...

Глава четвертая. Страх и трепет

 На улице бушевала весна. Свежий ветер, зелень на деревьях, девушки в легких платьях. Капитан с удивлением подумал, что видит весну словно в первый раз, и уже давно ничего не замечал вокруг. Вот что поцелуи с человеком делают, сказал ему тайный дознаватель, но капитан отмахнулся — не до тебя.

Ему нужно было к Валере. Сначала капитан хотел вызвать такси. Но место встречи было совсем недалеко, да и автобус уже подошел. Так на так выходило, да еще и экономия будет — и он прыгнул в салон, случайно вспугнув приютившуюся на крайнем сиденье старушку.

Старички и старушки, он заметил, в последнее время стали сильно пугливые. Увидев человека помоложе, останавливаются, сжимаются, уходят с дороги — лишь бы, не дай Бог, не вызвать неудовольствия. А что будет, если вызовут? Неужели изобьют? Или просто отпихнут в сторону, что для старого человека избиению подобно: упал, ногу сломал, очнулся — гипс. Или не очнулся. Как, откуда взялась эта дикость, Саша не понимал, а понять хотелось бы. Казалось, если поймешь, то можно будет и бороться с ней...

Между тем капитана Серегина уже ждали на пустыре. Пустырь этот с трех сторон был обнесен забором, в котором имелся небольшой самодельный проход, с четвертой стороны его глухо прикрывало трехэтажное ремесленное училище, выкрашенное в кирпично-красный цвет.