Окутанная тьмой (СИ)

Хэппи выглядит совсем обеспокоенно, сжимает в лапках платок Хартфилии и смотрит на Нацу так, будто сейчас заплачет... горько, громко, чтобы его услышали и успокоили. Нацу притягивает его к себе, крепко обнимая, прижимая всё дрожащее, содрогающееся от страха существо к своей груди, обещая, во что бы то ни стало защитить, уберечь. И Хэппи тянется к нему, всеми силами впивается коготками в куртку и кожу, надеясь всегда быть таким важным, необходимым, любимым. Хэппи боится одиночества, не выносит скуки и печали, поэтому, чтобы избежать этих страхов, становиться шутом для других. Главное улыбки, главное веселье, главное смех. Главное, чтобы улыбался он сам, главное, чтобы рядом был и смеялся Нацу, главное, чтобы рядом была и шутливо грозила им пальцем Люси.

— Нацу, она ведь поможет Люси? — наивно поднимая тёмные глаза на Драгнила, задаёт терзающий его душу вопрос Хэппи, не отрываясь, сильнее сжимая когти. Он хочет знать, он хочет убедиться, что не только он сам верит в хорошее. Они ведь с Нацу похожи характерами, действиями и потому мысли у них должны переплетаться. Хэппи всем своим существом свято верит, что через минуту, возможно, две, Целительница выйдет, слегка устало стирая пот со лба, и с улыбкой, строго, как и всегда, скажет быть осторожнее впредь. Хэппи пытается верить в это, убеждает себя каждую минуту, силой выталкивая из сознания те ужасающие его картины, крепче, насколько позволяет его сила, сжимая платок.

— Конечно, я уверен, — почти спокойно проговаривает в ответ Нацу, и Хэппи то ли из-за слёз, то ли из-за своих страхов и мыслей не замечает дрожь, пронзившую тело Драгнила. Нацу вздрагивает, позволяет Хэппи уткнуться носом в плечо, гладил по шёрстке, заботливо, по-братски целуя, хотя сам уже не был ни в чём уверен. Он же так крепко, так близко от своего сердца держал Люси. Она не шелохнулась, даже не вздохнула, через силу вдыхая в уставшие, сжавшиеся лёгкие воздух. Нацу пытался верить, но не выходило, он становился реалистом, понимая, что слишком много времени ушло, и не просто так на её коже грязными пятнами расплывалась серость, грязь. Нацу хочет верить, что с ней всё хорошо, и что на самом деле существует в арсенале Целительницы нечто невообразимое, что может оживить, но надежда уходит рушиться и просто тает. А он так же бережно, пытаясь укрыть от суровой реальности, прижимает к себе Хэппи, чувствует ответственность, чувствует, что не сумел защитить, как не пытался. И всё повторяется, по кругу, заново.

Короткие десять минут для обоих казались мучительно-долгими, лишь какие-то странные звуки, глухо доносящиеся из приоткрытого, но плотно зашторенного окна, не давали им кануть в полное отчаяние. Хэппи немного успокаивается, будто понимая, что всё, что могли и должны были, они сделали, и дальнейший ход судьбы зависит лишь от Целительницы. Хэппи не хочет больше ждать и, отстранившись от Нацу, под его внимательный, почти виноватый взгляд, расправляет изломанные крылья, легко поднимаясь на уровень окна. Он коротко оглядывается на Нацу, надеясь получить хоть какую-то малую долю поддержки, Нацу коротко согласно кивает, не опуская глаза. Через силу, через собственный страх, облепивший всё его сердце липкой, едкой гнилью, Хэппи несмело отодвигает край занавески, в замешательстве глядя на вовсе не похожую на саму себя женщину. Полюшка замечает внимательный взгляд на себе, оглядывается и, пытаясь взять себя в руки, уверенно смахивает рукавом плаща со щёк слёзы. Хэппи видит, что что-то не так, Люси уложена так же, как они оставили её здесь, даже не шевельнулась, и из-за этого, из-за слёз, казалось, непробиваемой, железной женщины, в сердце закрадывается страшная догадка, впиваясь раскалённым наконечником выпущенной стрелы.

— С ней всё хорошо? — дрожа всем телом, спрашивает Хэппи, заглядывая чистыми, вновь заслезившимися глазами в строгие, но сейчас необычайно нежные, тёплые глаза женщины. Она горько улыбается, мгновенно отдёргивая себя от этой мысли, возвращает прежнюю суровость, нахмурившись, и тонкие нити морщин расползаются по её коже, делая её лицо ещё более сосредоточенным, перечёркнутым тайной печалью и глубоким страхом. Полюшка качает головой. Вновь старческой, иссушенной рукой, бессмысленно прикладывая ко лбу Люси влажное полотенце, стирает грязные разводы на бледной мраморной коже.

— Она перешла в другой мир, отличный от нашего, — женщина вновь пытается улыбнуться, чтобы как-то успокоить не то что Хэппи, а саму себя. Да, она видела смерть и часто, не единожды, но всегда боялась, впадала в отчаяние, когда кто-то погибал на её руках, как происходит сейчас. И хочется сделать что-то, попытаться помочь, вложить все свои силы, но молодое сердце замерло в груди, навсегда остановив свой ход, и от этого бессилия, разом упавшего на уставшие женские плечи, ещё тяжелее.