Окутанная тьмой (СИ)

Хэппи тяжко поднимает обоих над густым лесом, жмурит глаза, стремительно переходя через предел своих возможностей. Крылья, сильно потрёпанные прошлым полётом, неприятно ноют, колют, но Хэппи не обращает внимания. По памяти он летит в том направлении, где, закрывшись на все замки, в согласии лишь с природой в своём просторном домике живёт женщина, известная благодаря своей силе и умениям. Отшельница, истинная ценительница тишины и одиночества, нелюдимая женщина, когда-то разочаровавшаяся в человеческом обществе. Хэппи, завидев деревянную крышу, резко дёргается вниз, будто неумело, но мгновенно выравнивается, опуская Нацу у калитки, расположенной прямо напротив двери дома.

Драгнил опускается не смело, крепче прижимая к себе девушку, а та безмолвна, тиха и непривычно холодна. На мгновение ему казалось, что она дышит, но почему-то он с неприязнью и необъяснимой ненавистью к себе и собственному разуму списывал всё на ветер, лохматящий волосы. Нацу держит Люси бережно, часто опуская взволнованный взгляд на спокойное лицо, теперь украшенное грязными, едва подсохшими кровавыми разводами. Всё чаще появляется глупое, поистине детское желание пощекотать её, заставить сквозь глубокий сон улыбнуться и после открыть сонные, заспанные глаза, но Нацу отдёргивает себя от этой мысли, считая, что лишь Целительница сможет привести её в чувства.

Став напротив двери, Нацу не медлит, несколько раз ударяя по ней ногой, тут же его слух улавливает сварливый старческий голос, который, причитая что-то неразборчивое, только приближается. Драгнил испуганно замирает, когда одна за другой звякают железные цепочки и, резко отворяя дверь внутрь, на пороге предстаёт Полюшка, как и всегда, находясь в недобром расположении духа. Алые глаза ненавистно горят, свысока взирая на нарушителя её драгоценного спокойствия и тишины, но её пугающий взгляд исчезает, как только Нацу боязливо и не смело кивает на Хартфилию. Целительница замирает, не знает с чего начать, дрожащей сморщенной рукой касаясь шеи, нащупывая пульсирующую вену — и тут же испуганно охает.

— Что ты с ней сделал? — грозно, с дрожью в голосе вскрикивает она, отходя на несколько шагов назад, будто действительно боясь. Целительница всегда недолюбливала убийц драконов, потому что те могучие и сильные существа растили их по-своему и, наверняка, приучали свои повадки. «Зверь может вырастить только зверя!» — повторяла она себе изо дня в день, не давая слабины, не позволяя быть доброй и открытой с ними. И теперь в том, что произошло, в том, что видит она своими собственными глазами, виноват лишь он — настоящий убийца, выращенный диким животным.

— Я ничего не делал. Правда, она сорвалась с той лестницы. Мы выполняли задание, — сквозь слёзы начинает оправдываться Драгнил, не понимая, просто недоумевая, почему именно так она относиться к нему, почему считает, что он сумел бы, решился бы и смог не то, что убить, а ранить своего друга? Но ни эти речи, ни слёзы ничуть не растрогали женщину, и она, смерив Нацу недоверчивым взглядом, прошла в дом, жестом приказывая следовать за ней. Нацу было не впервой бывать здесь. Люси часто водила его за ручку, как малое дитя, к Целительнице, и та, скрепя зубами, осматривала его повреждения, вовсе нехотя, будто желая причинить как можно больше боли. Нацу чувствовал её ненависть на себе, но Хартфилия всегда говорила, что он преувеличивает, что ему кажется, ведь лекарства и всё, что делает Полюшка помогает. Помогает, но страх, что однажды она просто отравит его не покидал Драгнила, и он почти машинально принюхивался ко всему, что давали ему не только здесь, но и в гильдии.

— Положи её на кровать и уходи, — серьёзно скомандовала она, начиная копошиться в верхних ящиках; Нацу хотел было остаться, чтобы только убедиться, лично увидеть и понять, что всё хорошо, но осознал, что будет только мешаться под ногами, послушно покинул помещение.

Немного успокоившись, глубоко вдыхает воздух, вместе с ним и едкий, колющий в горле запах лекарств, каких-то цветов. Нацу, закашлявшись, бессильно садиться на деревянные ступени, оперевшись спиной на лавку, где ровным рядом стоит в железных вёдрах речная вода. Драгнил, косо взглянув на дверь, опустил руку в воду, резким движением брызнув её себе в лицо, стирая те кровавые разводы со лба и прядей волос. Кожа неприятно горит, как от ожогов, и он засохшую корку крови сдирает ногтями, оставляя яркие полосы, но не чувствует боли, не замечает её, игнорирует.