Окутанная тьмой (СИ)

Хартфилия беспомощно осела на колени, будто в одно мгновение, все находящееся внутри разом рухнуло на дно, просто оборвалось и та опора, казавшая такой крепкой, ушла из-под ног, оставляя девушку в прострации. Назойливый звон в ушах заглушал все звуки, крики, вопли, сливающиеся вместе, и руки сами собой тянулись вперед, туда, где так яро полыхал ярко-рыжий огонь, а ее глаза, в которых отражались его мутные блики, не сходили с одной точки, где едва виднелась блестящая черная шерсть. Вот только ее — такую слабую, обессиленную, беспомощную, опустошенную в этот момент опередили — кто-то бросился вперед, что-то сделал и огонь, стоявший до этого плотной стеной, послушно расступился. Люси, едва разбираясь, что происходит, еле ориентируясь в пространстве, видела, как испуганно и в тоже время заботливо, быстро уводили не на шутку перепуганных девушек, которые были чересчур впечатлительными, и все эти почему-то неразличимые силуэты, переступая через порог, растворялись во мраке ночи. В эту минуту Хартфилия не понимала ровным счетом ничего: голод, до этого так успешно проигнорированный, вновь давал о себе знать, грубо впиваясь когтями, сдавливая горло девушки — в этот раз он овладел ею, взял полный контроль, который был куда надежнее. Сил бороться, противостоять этому не было, лишь, когда в нескольких шагах от нее уложили Райто, дабы сразу подлечить его на месте, ей кое-как удалось на мгновение вернуться и испытать тот же мерзкий страх, цепляясь рукой за рубашку, где так болезненно ныло сердце. Заметно обгоревшая, местами сдертая шерсть, рваные куски кожи, кровь, судорожные вздохи, и все те же бездонные, холодные, голубые глаза, которые, не отрываясь, смотрели прямо на Хартфилию, трясшуюся от взявшего верх в ее душе страха.

Сам Райто в перерывам между резкой болью, мгновенно доносящейся до мозга, глядя на нее — эту девчонку, которую и ненавидел, презирал за слабость, доброту, и которую ценил, защищал, но по-своему — не испытывал прошлых, гневных чувств к ней, которые должны были появиться после такого. Он толком и не знал, зачем бросился туда так смело, самоотверженно, но, чувствуя, как горит спина и сильно обожженная, и подертая досками, почему-то понимал, что был обязан поступить так. Кто для него Люси, он так же не знал — просто хозяйка, поставщик свежих, лживых сердец и не более того, но сегодня, бросаясь вместо нее под удар, в его пустом, просто опустошенном сердце, которое упрямо продолжало хранить верность только Анастейше, что-то ощутимо больно екнуло. Начало зарождаться сомнение, что, возможно, раньше он был не прав по отношению к ней, возможно, был слишком придирчив, слишком эгоистичен, груб, возможно.

Устало положив голову на черный пол, Райто решил, что теперь будь, что будет — напрашиваться, умолять, унижаться и просить, чтобы его вытянули с того света, отбили в бое против Смерти, он не собирался. Райто понимал, что хочет жить, хочет продолжать бродить по свету, но не такой ценой. Он был выше этого, хотя его гордость уже давно могла довести его до безумия, остановившего свой ход сердца, и просто свести в могилу. Райто когда-то слышал, что перед Смертью вся жизнь, словно кинопленка, проносится перед глазами, но у него ничего не было — только эти полубезумные карие, черно-алые глаза, и чувство, что все было сделано правильно, по крайней мере, он не жалел об этом в данный момент.

Что-то теплое, влажное и до боли знакомое коснулось его шерсти, жалея, словно маленького, беззащитного щенка, и Райто медленно открыл глаза, видя перед собой Адриану, а точнее ее глаза — испуганные, заботливые, чистые — его глупая сестра. Райто в душе никогда не смел ненавидеть ее, презирать за слабость, такую щенячью верность и преданность, ведь по сути, если разобраться и заглянуть в прошлое, то они совершенно одинаковые. Пускай прошло уже много лет, и они уже не дети, но судьба все равно решила свести их вместе, жертвуя всем, что было им когда-то так сильно нужно и дорого. Райто сейчас сожалел только о том, что не смог что-то сделать и тогда, не смог с той же непоколебимой уверенностью, храбростью броситься в огонь — он жалел, что в тот момент он был не Райто, а был сопливым, слабохарактерным мямлей, любимцем Анастейши, которого она называла Райтик. Слабый, беспомощный, не такой как сейчас — безумный, сильный, готовый на все. Все, что нужно было сделать, Райто сделал, хотя и продолжал ощущать внутри какую-то неизвестную ранее пустоту и боль. Но вот Хартфилия, его хозяйка, которой он сегодня послужил излишне преданно и верно, была жива и здорова, пожалуй, для него это была самая дорогая награда.