Окутанная тьмой (СИ)

— Кричи еще громче! — Кин вновь вздрогнул, когда эхом раздался смех — злорадный, самодовольный, сумасшедший — следом тот же крик, так сильно и неприятно давящий на слух еще сильнее, но Кин не испугался, хотя коленки предательски дрожали, когда оставалось всего пару ступеней. С усилием переступив через себя, Кин оказался напротив высокой двери, лишь на половину приоткрытой. Мальчик, недолго раздумывая, толкнул ее вперед, и с тем же безразличным, но чуть испуганным взглядом, смотрел на каменный пол прямо перед собой, когда в ту же секунду туда прыснула темно-бардовая кровь, оставаясь уродливыми, тошнотворными пятнами. Левее уже обмякшее, но крепко прикованное к стене цепями, тело, казалось оно уже безжизненным, но вот только лицо, чуть прикрытое рваной темной челкой, еще судорожно вздрагивало, а сама девушка, почти обессиленно, закусывала губы, не в силах держать себя в руках. Любой бы на месте сына Дьявола или же другой, более мелкой нечисти, задрожал бы от страха, закричал бы не своим голосом, срываясь на беспомощные, истошные крики, хрипы, убежал бы, цепляясь дрожащими пальцами за скользкие ступени, но Кин лишь улыбнулся — довольно, почти радостно, ведь Акихико не разочаровал его. «Дядя» был именно таким, каким его рисовало возбужденное воображение мальчика — жестокий, грубый, самодовольный, самовлюбленный, бессердечный, любящий причинять боль, немного сумасшедший, ненавидящий людей. Такой же, как и сам Кин.

— Дядя? — негромко позвал Кин, и темный силуэт, стоящий напротив полуживой девушки, будто испуганно вздрогнул, делая вид, что так и не заметил чужую силу в своем доме, слегка и заинтересованно повернув голову. Кину этого вполне хватило — он видел бледное лицо с такими же уродливыми, тошнотворными темно-багровыми пятнами на щеке, видел черную челку, спадающую на лоб, видел ярко-зеленый глаз парня, будто затуманенный легкой дымкой, которая быстро рассеивалась. Вообще Акихико фактически был старше его только на десять лет, хотя, по правде, эти десять лет длились целыми столетиями. — Я Кин, папа сказал, что ты присмотришь за мной, пока он не закончит свои дела, — наверное, первое, что мог подумать Акихико, так это то, что перед ним какой-то очередной избалованный, изнеженный в роскоши мальчишка, который давно привык к исполнению всех своих желаний. Вот только эта странная ухмылка — не детская, свойственная только либо сумасшедшим, либо настоящим демонам, разрушала первое, слишком милое впечатление о мальчике, которое было весьма обманчивым.

— А ты уверен, что твой папаша заявится сюда снова? Помниться, я отсылал ему отказ, я не нанимался твоей нянькой. Да и раньше мне казалось, что он не питал той нежности и такой заботы к тебе, зачем он прислал тебя сюда? Где же ваши няньки, разукрашенные, как фарфоровые куклы, и где ваша мамочка, о, мой маленький господин? Или как там мне к вам обращаться, чтоб потом меня не казнили, о, ваше величество? — Акихико знал, что не только отец Кина обладал силой, которой можно было позавидовать, даже его мать была сильна, а в особенности ее покойный брат — отец Анастейши, — которого она сама и убила. Их семейку побаивались и, пожалуй, у Акихико были и свои причины, по которым он не хотел иметь что-то общее с ними, даже если это их пятилетний отпрыск. Кин же хорошо различал среди темноты язвительную, поистине змеиную, ядовитую ухмылку парня перед собой. Он понимал, что «дядя» пока присматривается к нему, пытается понять, из чего он сделан, как был обучен, воспитан, чтобы знать — бояться за свою шкуру или наплевать на мальчишку, продолжая скрашивать «серые» будни темно-багровыми пятнами крови.

— Нет, он не вернется, и ты ведь это знаешь, дядя. Ты многое знаешь, и о том, что маму убили, что это сделала Анастейша и ее пес, знаешь, что она сгорела, да? Ты знаешь, что меня вновь бросили одного, что за мной никто не придет, что отец знает, что убийца мамы мертва, ты знаешь многое, дядя? Знаешь, а ты мне сразу понравился, даже когда я не был знаком с тобой, то чувствовал что-то близкое, пока необъяснимое. Сейчас ты смотришь на меня и видишь все насквозь, всего меня, я тоже вижу, что творится в твоей душе. Знаешь, дядя, мы с тобой похожи.

— Не стоит бросаться такими словами, малой. Покажи, где мы, в чем мы с тобой похожи? — Кин видел как насмешливо, с долей интереса Акихико сощурил глаза, будто и сам знал или только пытался ответить на свой вопрос, но все так же молчал, ожидая услышать, что скажет сам Кин.