Окутанная тьмой (СИ)

Хартфилия беззвучной, незаметной тенью продвигалась вдоль по центральной улице Магнолии: вокруг было темно и тихо; бледный свет редких уличных фонарей мягко отражался в почти исчезнувших за день лужах; над головой распростёрлось бескрайнее тёмно-синее небо, усыпанное миллиардами звёзд — прошло уже порядком двух часов с того момента, как город затерялся во мраке ночи. Люси всегда любила тишину и ценила её присутствие, так как, в отличие от других, просто умела ей наслаждаться, использовать правильно — разобрать собственные мысли, пофилософствовать, подумать над важными, слишком волнующими вопросами. И теперь, пользуясь моментом, Хартфилия поступила точно так же, легко погружаясь в собственные размышления, не замечая вокруг себя ничего: опять какие-то противоречия закрадывались на передний план, опять самое главное, так терзающее её душу не давало спокойно вздохнуть, закрыть глаза. Вот только теперь проблем было на некоторое количество меньше, и это не могло не радовать — конечно, это гора чужих страхов и переживаний, скопившаяся около каждого волшебника, гниющая, поглощающая их своей ненавистью, была ещё велика. Но и рядом с самой Хартфилией было ещё много проблем и вопросов, которые не оставляли её ни на секунду — её сильно волновало то, как Леон стал демоном, как позволил этой чёрной, давно рассыпавшейся, сгнившей душе просочиться внутрь себя, погасить свой внутренний свет, как вообще демон нашёл его. Ведь если подумать, то таких как Леон — безнадёжно влюблённых, потерянных, забытых, почти смирившихся со своей судьбой очень много, так почему же демон выбрал именно его, может действительно здесь был замешан кто-то ещё, тот, кто послал этого демона к Леону. Обычно Дьяволы подобными вещами не занимаются, они уже подобие аристократов и им не до этих жалких игр, возможно, что Люси вновь кому-то неудачно перешла дорогу, кто знает, чего от неё хотят в этот раз.

«Я обещаю вам, Люси-сан, такого больше не повторится! Я вас не подведу!» — так самоуверенно клялся Хартфилии несколько часов назад Кин, глядя на неё теми же мутными, потерянными глазами, быстро стирая свои слёзы, чтобы она не увидела. Люси и хотела его тогда перебить, сказать, чтобы не бросал таких громких слов, ведь она, в отличие от него, смотрит на мир реально, она знает и чувствует, что будет ещё много проблем, куда её ученик будет втянут другими. Кин всегда был слишком вспыльчивым, и если его обвели вокруг пальца один раз, то почему не допустить возможности, что обведут и ещё раз — когда-нибудь он действительно изменится в корне, повзрослеет, станет серьёзным и будет думать, прежде чем делать, но видно ещё рано. Люси многим говорила, что будет рядом с ним, что не бросит — это не ложь, Хартфилия старается быть рядом с ним чаще, оберегать, по возможности защищать и быть ему лучшим другом, чтобы он не боялся обратиться к ней, чтобы знал, что всегда может прийти и попросить совета, рассказать, поговорить о том, что так его тревожит. Хартфилия старалась, но всё же не всегда выходит — мальчишка остаётся мальчишкой, порой Кин напоминал Люси Венди и Эми, они так же пытаются ей вечно что-то доказать, но не в таких масштабах. Это радовало, но проблем от всех трёх не убавляется, у них всех разные характеры, внешности, но понимание мира, понимание светлого и доброго — одно, дети от детей не отличаются, пускай они и воспитаны в разных мирах. И Хартфилии не было жаль потраченного времени ни на Кина, ни на девочек — она ценила все минуты, проведённые с двумя упёртыми малышками, которым просто была нужна и ценила те моменты, проведённые вместе с этим глупым и по-своему ранимым мальчишкой. Будь Люси немного старше, ещё мудрее, то, возможно, что однажды с уверенностью заявила бы, что они не просто ученики, не просто её друзья — глупые, маленькие, нуждающиеся в защите, её внимании и поддержке — они её дети. Хартфилии воспитывала их так, как считала нужным, со всей правильностью в её личном понимании, каждый раз вкладывая в них частичку своей души — было трудно, больно, порой даже невозможно. И лучшей наградой для неё сейчас, подтверждением, что всё сделано правильно, были их сияющие той же наивностью, счастьем глаза и улыбки — искренние и безо лжи, настоящие.