Окутанная тьмой (СИ)

— Люси! — Хартфилия так и остановилась, замерла посреди улицы, неожиданно вытянутая из цепкой паутины собственных мыслей, обернулась назад, туда, откуда только что слышала знакомые голоса, внимательно вглядываясь в темноту, хорошо различая среди пустой улицы два силуэта так быстро приближающиеся к ней. — Наконец-то нашли тебя, — устало и с облегчением выдохнула Джувия, выпуская из тонких пальцев края юбки, которые придерживала, чтобы было удобней бежать. Люси, легко улыбнувшись, уже по привычке вглядывается в знакомые лица, находя что-то и родное, близкое, но одновременно и новое, почти чужое. Теперь и когда-то малышка Джу подросла, стала выглядеть как настоящая взрослая девушка и вести себя подобающе, а не как ребёнок в теле взрослого — более правильные черты лица, женственная фигура, сдержанная улыбка, отросшие, заметно вьющиеся на кончиках волосы, вроде как изменившийся характер, но глаза те же — глубокие, бездонные, со своей искоркой. И самое главное было то, что Локсар больше не видела в Люси какую-то помеху для собственных отношений, и просто могла по-доброму улыбнутся, не проговаривая себе под нос неразборчивые фразы. А вот Грей такой же — смотрит куда-то в сторону, на лице то же самое безразличие, но, тем не менее, он аккуратно придерживает сильно запыхавшуюся Джувию за руку, чтобы та не случайно не упала. И эта обычная забота в адрес Локсар одним ударом разбивает его стену безразличия, и первое обманчивое впечатление о ледяном маге, у которого далеко не ледяное сердце.

— И зачем вы искали меня? Что-то важное или по мелочи? — Люси сунула руки в карманы, тут же сжимая их в кулаки, почему-то всегда при разговоре с кем-то из гильдии руки начинают предательски дрожать, и унять эту мерзкую дрожь, взять всё под контроль, не выходит. От этого тошно и гадко, но Люси не понимает, чего она так боится, почему не может так же просто ухмыляться, почему не может остаться хладнокровной, как и с демонами, почему не может быть серьёзной и безразличной, как в бою? Не понимает она и почему серьёзность и самоуверенность возвращаются только тогда, когда её глаза меняют цвет, алеют, ногти темнеют, вытягиваясь в когти, а подушечки пальцев покалывает лёгкий холодок от стали косы. Люси не знала ответа ни на один вопрос, хотя вариантов было довольно много, но в такие моменты было гораздо проще сказать «Я не знаю», чем среди этой кучи искать один правильный. Вся растерянность, рассеянность и временная доброта, так не вовремя вспыхивающие в сердце, были давно списаны Хартфилией на временную слабость, скоро всё пройдёт и она будет точно такой же, как и всегда — не доброй, наивной, счастливой, а расчётливой и холодной, такой, какой её привыкли видеть враги.

— Вообще-то с придурком твоим опять проблемы. Вчера так перестарался, что и до собственного дома не дошёл, уже который час у нас отсыпается, силы восстанавливает. Кстати, если интересно, то Леон в себя пришёл и, как вы говорили, он ничего не помнит. Сидит, за голову держится, ничего вспомнить не может, страдает, но это ведь к лучшему, — видеть страдания близких больно, кому как не Люси это знать. Сколько раз уже это всё повторялось, сколько раз она сама начинала всё сначала, запуская этот чёртов механизм по кругу, эта машина не щадила никого, даже своего создателя, оставляя рваные раны на сердце. Теперь Хартфилия знает, что в какой-то степени Грей её понимает — тяжело стоять в стороне и не сметь сказать хотя бы слово, потому что будет ещё хуже. — Поговори с Нацу, наконец, не знаю, что между вами творится, но бегать друг от друга не выход, да и мальчишку-Жнеца подключила бы. По-моему сейчас самый подходящий момент, Нацу не сможет сопротивляться, тем более, если рядом будешь ты. Иди, там никого нет, обсудите, что надо, и пусть уже возвращается наш старый, добрый Нацу. Ладно? — Люси отвела глаза в сторону, хотя и знала, что всё равно в темноте никто из них не увидит её улыбку. Именно таким Хартфилия и запомнила Грея, он ценил дружбу, ценил Нацу, по-своему, но всё же — бросить его, своего вечного соперника, оппонента, он бы не смог. Когда кому-то из них угрожает опасность, второй ни за что не останется безразличным, не сможет ждать, молча стоять и не вмешиваться — они заступятся друг за друга, как и всегда делали, протянут руку, а после, когда всё успокоится, вновь начнут выяснять отношения. Это было их привычкой, общей причём, — друзья навсегда, соперники до самого конца.