Окутанная тьмой (СИ)

Нацу почему-то не может держать себя в руках, не следит за собой, слишком больно кусая губы, бледную кожу на шее, и почти рычит, когда начинает чувствовать чужой запах на её одежде — даже простые объятия с Кином не могут остаться для него незамеченными. Его безумно раздражает чужой запах на ней, её коже и щеках, но Люси терпит, даже не пытается препятствовать, поднимает голову, подставляет тонкую шею — ей не больно, больше нет, она просто живёт той болью, которая давно поселилась в её сердце. Привыкла, если так будет проще, а следы зубов, красные, почти кровоточащие, быстро затягиваются, не оставляя и следа, той ожидаемой тёмно-алой метки. Люси не даст поставить ему их, она любит свободу, хотя никогда и не чувствовала себя по-настоящему независимой от всего.

Простынь приятно шуршит под спиной, а Хартфилия только блаженно прикрывает глаза — ей нравится опять чувствовать его руки, родные и горячие, те, что заставляют её быть нежной, открытой, беззащитной, улыбаться, радоваться, закусывая губы; ей нравится ощущать, как горит почти вся кожа после ещё одного поцелуя, полу-кровавой метки, это чертовски знакомо, будто тот же день, та же ночь; Люси ловит себя на мысли, что ей просто нравится быть здесь. Хартфилии нравится, что Нацу слегка неосторожен, даже груб, что он слишком больно сжимает запястья, из-за чего пальцы белеют, становятся практически прозрачными, почти теряются в ночи, но ей нравится эта боль, боль, которую она ощущает рядом с ним. Люси легко смогла бы улыбаться, даже если бы при этом пальцы Драгнила крепко сомкнулись на её шее, пытаясь задушить — не знала почему, но улыбалась бы, видимо, потому, что это Нацу приносил ей боль, а не наоборот, из-за неё он так страдал. Нацу вправе вдоволь отыграться за все полтора года страданий, которые он прожил в неведении, в глупой вере, что Хартфилия мертва, но Люси не против, пускай. Ей нравится, что в этот раз он её мучитель, он палач её души.

Лучше, чем сейчас Люси не чувствовала себя ещё никогда — да, укусы, царапины и красные метки от крепких рук Нацу остаются на коже, но лишь на мимолётное мгновение, после бесследно исчезая, растворяясь в бледности. Люси нравится, что он не нянчится с ней, не пытается приручить этой мерзкой, уже кажущейся гадкой нежностью, теплом, заботой — Люси давно это надоело, эта сладкая боль ей нравится больше, с ней не забыть то, что сотворила. Лучше, чем сейчас Люси не было никогда, хотя ей и не было с кем сравнивать, но всё же, этот момент казался самым лучшим и долгожданным. Нацу медлит, не торопится, делает всё как надо, а Хартфилии уже почти всё равно, что с ней будет, что с ней делает он — целует, обнимает или просто ставит эти глупые метки, тщетно пытаясь присвоить себе. Как бы он не старался, Люси всегда будет свободна, ничего её не удержит, и эти яркие, красные пятна на коже от губ не подтверждение — они проходят, быстро и безвозвратно.

Люси считает, что не принадлежит Нацу, она вообще никому не принадлежит — она свободна, относительно свободна, она может уйти, когда пожелает, хоть и будет страдать. Но Люси нравится, что она испытывает, и теперь Хартфилия просто упивается такими знакомыми чувствами, которых не знала полтора года, ощущения тепла и трепета, без которых медленно сходила с ума. Люси почти свободна, стоит только пожелать, и она уйдёт, её здесь ничего не держит, так она думает — так же наивно рассчитывает, что после исчезнет, испарится, не появится, рассчитывает, но пока только тихо закусывает губы, шумно выдыхает горячий воздух, глубоко впиваясь ногтями в спину Драгнила. Она почти свободна, она почти не его — это он принадлежит ей.

Но как бы она не пыталась найти свою свободу — тщетно. Её свобода давно в его руках.

Люси лежит тихо, медленно, явно наслаждаясь моментом тишины и покоя, перебирая тонкими пальцами волосы Нацу — он спит, он устал, он расслаблен и почти ничего не чувствует, не ощущает, не догадывается, и это к лучшему. В комнате так же темно, фонари уже погасли, полностью отдавая город мраку, но Хартфилия рада, всё же ночь единственная, кто знает все её грехи, и она поглотит их, унесёт с собой после восхода солнца. Как давно Люси прониклась доверием к мраку, который так много раз уже чуть не убивал её, она не помнила, просто ночью было спокойней, тише, ночью никто бы не смог её поймать так просто. По стенам только мягко бы скользила её тень, надежно скрывая истинное лицо, все чувства и желания, подавляя их, поглощая, утягивая на дно, сводя всё искреннее и светлое на нет.