Окутанная тьмой (СИ)

— Мне всё равно. Главное — не мешайтесь под ногами, — почти безразлично проговаривает в ответ Люси, стараясь быть как можно суше, но они-то чувствуют, что так, своей грубостью, она пытается отговорить их, просит остаться здесь, в безопасности. Люси отворачивается, крепко жмурит глаза, пока не появляются бесформенные пятна, и лишь тогда открывает, в который раз слова — «Это конец. Их нет. Кин. Эми» — застревают болью в горле. Хартфилия с грустью осматривает то, что осталось от её мира, то, что она смогла защитить, но не смогла обезопасить, оказалась намного слабее обстоятельств. Стремилась защитить всеми силами, данным ей Смертью: исчезала, бросала, обрывала все узы, сжигала дотла мосты ради их блага, но каждый раз что-то не отпускало дальше, заставляло вернуться, и она повиновалась. Пыталась ставить точку в конце, но вновь вырисовывалась запятая, — всё сначала: опять боль, слёзы, смерть, а она бессильна. С болью в груди возвращалась домой, на территорию Королевства, родного города, квартиры и гильдии, пыталась убедить, что не напрасно. Но стоило только потянуться к темноте, выбрать тьму, — страдали близкие друзья-люди; потянуться к свету, протянуть руку к нему и страдали те, кто принял её жестокую, кровожадную сущность, заключённую в кандалы и цепи. И не было этого такого нужного баланса среди этих миров, чтобы быть и там, и там, — всё чаще Люси начинала задумываться, чтобы раз и навсегда прекратить общие страдания. Умерла бы она в тот день, и ничего бы этого не было: ни слёз, ни боли, ни страданий, ни терзаний, ни чувства вины, ни смертей. Кин бы так и не узнала, что существует на свете такая девушка, способная изменить его, остался бы убийцей, монстром, как и Акихико, не позволял бы себе расслабляться, и, кажется, что те чувства, открытые для него впервые, сделали его слабее. Вся эта привязанность и любовь к людям, — он думал о других в первую очередь, сражался, чтобы защитить других и не заметил тот роковой момент, когда его сердце пропустило удар и коротким хлопком в груди что-то сломалось, разорвалось, омывая органы горячей кровью. Он сам сломался и не жалел, когда умирал, потому что считал именно по её, Люси, суждениям, что его смерть не напрасна, — он ведь защитил, и потому умирал с улыбкой, настоящей и искренней, на окровавленных губах.

На улице было уже достаточно темно, и не везде, но в отдалённых уголках улиц, ещё были люди — одни держась за руки, другие — в гордом одиночестве спеша домой. Венди внимательно прислушивается к ночным звукам, не позволяя темноте обмануть себя такой показной тишиной и спокойствием. Волшебница прикрывает глаза, полностью полагаясь на слух, чувствуя огромную ответственность за тех людей, которых минутой ранее ей поручила Люси, — её команда для поиска. Марвелл идёт впереди, зная, что только она умеет и может противопоставить что-то в бою с падшим, остальные же — нет, служат приманкой, хотя на счёт огня Нацу девочка задумывалась всерьёз. Его огонь слишком похож на огонь Люси и, быть может, он так же губителен и беспощаден к пустым демонам?

Драгнил не отстаёт ни на шаг, и под возмущённое цыканье и грозный взгляд Венди пропускает шаг, постоянно пытаясь выйти вперёд, потому что до сих пор, не смотря на всё произошедшее, ему хочется прятать этих детей — Венди, Кина, Эми, — за своей спиной. Просто потому, что они, не смотря на их недетские мысли, не смотря на их взгляды, слова и опыт в боях всё равно остаются детьми, которые нуждаются не только в защите, но и любви. Нацу борется с желанием поставить Марвелл позади себя, но постоянно отдёргивает руку, объясняя самому себе, что она обучена этому — обучена убивать демонов, обучена лично Люси. Нацу хочет рассмотреть в ней ту маленькую, напуганную, беспомощную девочку, которая когда-то, глотая слёзы, пряталась за ним. Но не может, теперь всё иначе, — она идёт впереди него, незаметно оглядывается, бросая косые взгляды в темноту, крепко сжимает кулаки, будучи готовой напасть в любой момент. В ней, как и в Люси, кипит злость, ненависть к тем, кто лишил её возможности искупить свою вину, избавиться от этого болезненно-тянущего в груди чувства. Она до сих пор чувствовала себя виноватой перед Кином, и у неё не было возможности извиниться лично, сказать это ему в лицо, а говорить с мёртвым совсем другое. Венди хотелось бы, чтобы он услышал это живым и, как обычно, прикрыл тёмные глаза, победно улыбнулся, — Венди была бы не против, потому что он оказался прав, без сомнения.