Окутанная тьмой (СИ)

3. Что-то мне в голову взбрело поменять название работы, ибо оно банальное и часто употребляемое и в других фэндомах, что меня, мягко говоря, не радует. Хотелось бы узнать по этому поводу ваше мнение, мне тут мои знакомые накидали парочку предложений: Адская фея, Фея из ада, Падшая, Повелительница тьмы, Лучшее творение тьмы, Окутанная тьмой, Темная, Сияние дьяволицы, Другая сторона, Познавшая цену жизни, Воскресшая. Буду рада услышать и ваши предложения, если таковые имеются.

ПБ открыта.

Спасибо за внимание.

====== Эпилог: Отобранное сердце... ======

Люси устало прикрывает глаза, наблюдая одну и туже, порядком надоевшую за несколько часов картину вокруг себя — одно беспокойное море с высокими, хлещущими по бортам корабля волнами. На ресницы оседают холодные, ощутимо обжигающие кожу лица капли дождя, тонкими линиями скатываясь вниз по лбу, щекам и подбородку. Корабль мерно покачивается из стороны в сторону, медленно продолжая свой путь, уверенно идя сквозь плотную завесу весеннего ливня, непрерывно льющегося из густого пласта серых облаков. Мимо, коротко оглянувшись на Хартфилию, удивлённо изогнув густые брови, проходит капитан, придерживая старческой сморщенной рукой фуражку, но молчит. Только выпустит рядом сухими губами ленту вьющегося седого дыма любимой сигары, на мгновение замрёт под дождём, внимательно всматриваясь в горизонт и уйдёт, плотно прикрыв за собой дверь, но замок никогда не щёлкает. Люси не знает, какой он на самом деле, но чувствует искреннюю доброту и желание помочь, — даже просто укрыв её от дождя в каюте, пропахшей сигаретным дымом и чёрным чаем с бергамотом. Хартфилия только коротко усмехается, ощутив на губах юркую змейку дождевой воды, застывшую на несколько секунд в уголках губ и скатившуюся дальше, оставив только лёгкий холод и трезвость мыслей.

С неким облегчением Люси выдыхает горячий воздух, вертит во влажных руках обломок кинжала — единственную память, верное напоминание, оставшееся после Эми. И в груди начинает щемить, ведь она не захотела оставаться там, просто не хотела участвовать в её похоронах, видеть, как её без сожаления опустят в холодную землю, хотя и по-прежнему ощущала что-то родное и близкое. Было всё равно, что всё это время в её теле жила совершенно другая душа, всё равно, что это был демон — Люси успела полюбить её, успела привыкнуть и привязаться крепче, чем предполагала раньше, чем позволяла себе каждый раз. И теперь казалось, что эта холодная, ненасытная до крови и смертей сталь продолжала хранить отпечаток неумелых детских ладошек, продолжала держать в себе тепло хозяйки. В отражении обломка лезвия Люси не видела себя — она видела широко распахнутые, наивные глаза цвета тёмного шоколада, видела алые пряди волос, видела улыбку, в который были изогнуты по-детски пухлые розоватые губы. На душе едва заметно становится легче и теплее, но где-то далеко, на задворках сознания, раздаётся излюбленная фраза Марвелл, адресованная Эми: «Почему ты не улыбаешься? Твоё имя значит — улыбка! Улыбнись…».

Чем дальше от дома, места, где её, несомненно, ждут, тем страшнее; чем дальше без них, дорогих её сердцу и душе людей, тем сильнее становится дрожь, будто Хартфилия чувствует так же остро, как и прежде, холод дождя. Чем больше тишины и гула ветра, смешавшегося с шумом беспокойных волн, — тем сильнее в душе возрастает знакомое чувство одиночества, липкими руками скользя по бледной влажной от дождя коже. Но в этот раз, в отличие от многих других, Люси ему не верит, больше не хочет верить этим рукам, каждый день и час обещающим мнимое и теперь уже несуществующее спокойствие, тишину и радость. Хартфилия прекрасно знает, что будет ждать её там, в неизведанных глубинах темноты, — сначала бездна поглотит её проблемы, даст желаемое, но после, быстро и ненасытно, утянет и её саму, а на прибрежном песке останутся только свежие следы её пальцев и ногтей. Больше Люси не верит в это мнимое спокойствие, которое потом вновь напомнит о себе острой резью меж рёбер.