Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

Начинаю понимать, откуда в биографии О. Н. Ефремова столько легенд, не соответствующих его характеру, темпераменту и жизненной философии. Он сам управлял легендированием. Тонко, правдоподобно и остроумно — так, чтобы журналисты поверили, разнесли по миру, а он тем временем сделает то, что сочтет нужным для своей страны. Спецоперация под прикрытием обаятельной улыбки, поставленного голоса с обертонами бархата и карельской березы. И красного дерева. И черного. И железного. А фразировка с оттяжкой! Ах! Ничего необычного в этом нет, своим образом виртуозно управляли многие великие, начиная с Юлия Цезаря.

Письмо Виленкину, одному из реальных основателей Студии молодых актеров, другу и учителю, влюбленному в своего ученика, написано Анной Дмитриевной, матерью этого ученика, 8 января 1958 года:

«Дорогой Виталий Яковлевич!

Поздравляем (зачеркнуто — ю, стало — ем. — Е. Ч.) Вас с днем рождения — желаем счастья, здоровья и всего, всего лучшего. Эта дата мне напоминает о многом. Олег всегда суетился, заботился что купить В. Я. со мною делился. В результате покупал какую-то мелочь и в этом была прелесть.

Ваша дружба была искренней. Вы Олегу помогали и в искусстве, и покупали ему хорошие вещи. И что же теперь?

Какие бы расхождения во взглядах у Вас не были — Олег не должен быть таким хамом. Что-то с ним случилось. Ведь по натуре он чуткий, добрый.

Внутренне Олег много переживает.

Девочка[20] у Олежки очень хорошая, мы ее безумно любим.

Очень похожа на Олега.

Но скажу Вам, как другу, брак несовсем счастливый.

А участь родителей переживать, волноваться (между нами).

Хочется очень многое сказать Вам. Помню, как я к Вам приходила. Вы меня успокаивали.

Жму крепко Вашу руку. А. Ефремова».

Со старта до конца дней О. Н. опекал свой архив лично. Его помощником во всем, в том числе и в архивном деле, был отец, Николай Иванович. В кабинете Ефремова в Камергерском хранились ящики с документами, и первыми их при его жизни — он сам ее попросил — разбирала Галина Юрьевна Бродская, театральный критик, исследователь истории МХАТ.

— Вы не послушались странного пастернаковского призыва «не надо заводить архива, / над рукописями трястись». А ведь написано стихотворение в 1956 году, когда вы уже строите свой театр и начинаете «быть знаменитым». Что, по слову поэта, «некрасиво».

— Красиво — это когда зритель слышит правду. Театральное дело тех наших лет обязывало нас стать знаменитыми. Чтобы нашу правду услышали все.

Услышали. Правда — самое частотное слово в оценках его творчества — заключалась в определенной оппозиционности. Не произнося запретного слова оппозиция, он занимался очищением правды о человеке — в обстановке, превозносящей коллектив. Сам неистовый коллективист, поборник ансамблевого театрального мышления, он вытаскивал на свет божий человека-личность. Невразумительное заклинание Станиславского о жизни человеческого духа, которую надо показать на сцене, оказалось чрезвычайно удобным. Как учебно-заклинательная метафора это выражение превосходно. Что-то живое, и вроде бы про человека, про его таинственный дух (есть он, оказывается, есть), и так по-горьковски, тайно аллюзивно к знаменитой пьесе «На дне», что за одну эту неправдоподобную конструкцию Станиславский уже достоин памятника. Выражение гордое и бессмысленное. Под прикрытием формулы можно вставать в любую позу. И даже без весла. Повторенная миллионы раз — повторяемая до сего дня — формула КСС становится почти научной.

Ефремов строго вослед Станиславскому режиссировал пространство вокруг себя с самого начала своей публичности. Я подозревала, но доказательств не было. Сейчас они лежат на столе. Я работаю с архивом. Тут уже ни добавить, ни убавить: рукой Ефремова написана его жизнь. За год, проведенный мною в закниженной комнате, я выучила все разновидности его почерка наизусть.

Каков артист! Всю жизнь все мемуаристы восхищались (и злобились, и прочее), ну как же здорово он умел искать подступы к решению, уламывать чиновников, пробивать непробиваемое — ну каков же он! А он, отличник — в том числе по марксистско-ленинской подготовке плюс по Станиславскому, — превосходно знал общество, в котором родился и вырос.

О. Н. знал, кому что говорить, как слушать и где расставлять акценты. Гениальный артист. То-то ученые дамы и мужи, сочиняя хвалебные статьи, диссертации, записки на манжетах и прочие труды, искали выразительные средства: строитель театра, настоящий строитель театра, лидер театрального движения и другие шарады-абстракции. А он, выстроив систему обаяния и стиля (один для своих, другой для чужих), всех водил вокруг пальца. Ему был нужен другой мир — тот, в котором люди живые. Где жить хорошо. Где не врут. Его фирменное правдолюбие открылось мне с совсем иной стороны, когда мне удалось расшифровать три легенды о нем и обнаружить их автора. Молодец, Олег Николаевич! Только вот наступят однажды девяностые — и найдется сила, которая убьет идеалиста-практика.

«Первый эшелон» и ютуберы