Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

И наконец полный улет: «Биоэлектрическая основа искусства». Это я цитирую по машинописи с правкой синими чернилами, написанной в 1956 году в Москве. За одну лишь биоэлектрическую основу раньше можно было лишиться головы. А тут действительно случился исторический момент, когда скажешь на голубом глазу нечто необщепринятое — а на подсудный список антисоветских обмолвок они себе, в общем, наворковали, — но уцелеешь и даже построишь театр. Интересное время.

Такое же прорывное время, рассвет и взлет к сияющему будущему, померещилось Ефремову еще раз ровно тридцать лет спустя, в перестройку. Но в девяностые его грёзу высмеяли, пустили по ветру, сожгли. Кончилось всё в 2000 году на Новодевичьем. Я все более уверяюсь, что второго удара он не выдержал именно потому, что его кредо — коллективное действие через драматургию — оказалось не то чтобы замком на песке, но слишком уж хорошо придумано. Библию Ефремов в юности не читал и заглянуть в зловонную бездну, напоказ отверстую в девяностые, — не был готов абсолютно, как ни странно это звучит применительно к человековеду-режиссеру. У него не было защитной оптики. Темперамент, правота и правдолюбие, и в 1956-м автор программы будущего «Современника» рвет и мечет: «Драматургия — лишь бы помогла выразить мысль, идею. Форму, проблему, метод, эксперимент — то, чем болеет театр. Ни один спектакль не похож на предыдущий во всех компонентах, начиная с актеров и методологии. Это может быть Володин, это может быть Шекспир, Табаков, телефонная книга». И гонг-1956: «Дать бой так называемой МХАТовской правде, которая не переходит в большое искусство любого вида…» Запомним текст: дать бой мхатовской правде.

Елена Юрьевна Миллиоти в январской (2020) беседе со мной сказала: «Я считаю, что эта вот… гениальность… посыл с неба, прислали его… к нам, сюда… он… был настолько мощный… и настолько он… Вот его уже давно нет… а его дух и вот эта студийность, на которой был заквашен, завязан, взрощен „Современник“… она живет в театре до сих пор. Вы можете мне не верить, но!.. Но. Я вам хочу сказать: у нас был изначально такой внутри демократизм! И такая нежность! И любовь. Ко всем членам коллектива. Мы никогда не считались: вот ты — монтировщик, ты — костюмер, ты — гример — обслуживающий персонал: такого не было ни-ко-гда при Ефремове! Мы все. Вместе. Делаем. Театр. Мы — строители театра. Мы выходим на спектакль. Костюмеры, гримеры, рабочие — все вместе помогают нам выйти к зрителю. И поэтому — наши единомышленники. То есть единомышленники все. Весь театр единомышленников — не только артистов. Но и всех. И вы знаете… и это, видимо, выветрить будет безумно трудно. Пока еще держатся люди, которые соприкоснулись с Галей, которая несла в себе это… там, предположим, я, Алла Покровская… еще кто-то… Олег был Табаков… кто были с Ефремовым, еще… мы устанавливали демократизм, это теплое отношение к любому члену коллектива…»

Актеры, счастливо собравшиеся вокруг него, высказывали сомнения: а нужна ли нам программа? Стоит ли вообще писать ее на бумаге? Театр — дело живое, творчество, зачем все раскладывать по полочкам? Ефремову приходится доказывать — да, необходима. Все надо изложить, всем показать, всех объединить словом. Точь-в-точь как в марте 1947 года, когда сбирал-вещий-Олег однокурсников, объясняя, что отношение к сессии в их вузе и есть отношение к искусству. Памятку им сочинил — ту самую, что мемуаристы перепутали с клятвой на крови. Ефремов и позже часто писал сам себе записки, не стесняясь в выражениях, как, например, эта: «Название „Современник“ как выражение главной специфики театра вообще. Так что дело не в том, чтобы играть рабочего-сталевара, а чтобы рабочий сталевар имел ответы на свои вопросы. А будут это советские, западные пьесы или классика — это все равно».

Так и до конца: «Сирано» в последние месяцы и даже часы жизни — это и советская пьеса, и антисоветская, и западная, и классика в одной коробке. Советскость-антисоветскость постановки в том, что он обратился к переводу диссидента Айхенвальда и в оттепель (когда Игорь Кваша впервые принес текст в театр, отчего состоялась первая постановка «Сирано де Бержерака»,1964 года), и в 1999 году. Западная, поскольку автор, Эдмон Ростан, француз, а классика — поскольку пьеса успела стать таковой за сто лет своего существования, будучи одной из самых востребованных в мировом театре.

* * *

«Вечно живые» вышли 15 апреля 1956 года. Взорвалось. Через месяц, 13 мая, тетя Вера присылает племяннику трогательное письмо: «Смотрела я фильм „Первый эшелон“. Смотрится хорошо, особенно тебя смотришь с удовольствием… Посылаю тебе газету нашу „Волжскую коммуну“ с рецензией о этой картине, мне не очень тоже понравилась личная жизнь Алеши получается как-то смазано, нет того что ждали. Если он такой энергичный, и с девочками какой-то тюфяк, ты прости что тетя так осудила тебя тут у Алеши нет жизни…»