Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

Опасливо трогаю хрупкий листок, озаглавленный «„Вечно живые“. План. Обсуждение по пунктам». Отсюда в 1955 году начинался будущий театр. В тот день его еще нет — есть студия и план работы над пьесой. Уверенный план. Ефремов уже знает, какие принципы, какова методология, думает об оформлении, музыке, цвете и свете, распределении ролей — всё по пунктам. И без пункта — гвоздем: нельзя играть. Имеется в виду — надо жить. Не играть, а жить на сцене. Живой жизнью.

Оппоненты, которых он в плане не называет, выкладывают свои соображения по пьесе Розова, и взгляните на их аргументы. Почему не стоит ставить пьесу Розова: «Зачем возвращаться к этой теме? Сентиментальная мелодрама. Надуманность ситуаций, фальшивый финал». Ага. Знали бы студийцы, что это фальшивое и надуманное будет названо образцом новой правды в материалах прессы, в диссертациях, в учебниках! Но до триумфа еще далеко, и надо убедить их, что тут «не лирическая драма, а эпическая драма». Сейчас многие думают, что группа юнцов на ночных репетициях нашептала себе и людям новый язык театра — и вдруг все увидели, что так можно. Ничего подобного. Сначала была продумана каждая деталь, будущий режиссер по линейке расставил все до малейшей мелочи, с повтором-заклинанием: «Нужен синтез трех правд: а) социальной, б) жизненной, в) театральной».

Он планирует состав будущей труппы: вот первый набросок. Кто же его интересует?

«МХАТ: Губанов, Кваша, Мизери, Максимова, Зимин, Харитонов, Баталов, Богомолов. Студия МХАТ: Морес, Волчек».

Кажется, я только сейчас поняла, что приключилось с фамилией Галины Борисовны. В те времена букву ё не писали — только е. Поскольку в действительности ее фамилия Волчёк, а писали Волчек, то глаз и ухо читателя афиш перевели ударение на первый слог.

Теперь о названии театра. Согласно учебникам и прессе, сначала все это называлось Студией молодых актеров. Но это не так. Для социума — да, а для себя они еще с 1955 года решили — и написали проект: «Основные принципы творческой деятельности театра-студии „Современник“». Я листаю проект. Вчера листала тетради школьника Олега Ефремова по тригонометрии, читала его письма, где он сообщает родителям о своей симпатии к геометрии, вижу результат: дано — доказать. Всё вычерчено по стадиям: основные задачи, студийность, традиции, новаторство, с чем мы боремся? репертуар, идеал актера, новые профессиональные задачи, этика, структура труппы, совет театра. Всего 11 пунктов. И всего-то — революция.

Я смотрю через десятилетия, из другого века, и знаю, что ушло и что было невподъем — ни там, ни потом в ефремовском МХАТ — членам коллектива. Понемногу понимаю, на что пошел своей системой КСС и вслед за ним, на его крыльях — Олег Ефремов. И почему спят они вечным сном в соседних могилах на Новодевичьем, а человечество окрест уверенно топает по своим базовым граблям.

Коллективность или индивидуальность. Коллективизм или индивидуализм. Мы или я. До идеала соборности никогда еще не поднималось русское общество, хотя и формулировало его, и жаждало высочайшего идеала, где мы и я равноправны и гармоничны. Не выходит, но безумцы рвутся, и смотреть на это глазами историка — слез не хватает.

Когда спектакль выйдет (15 апреля 1956 года), ему налепят ярлык «шептальный реализм». Дружелюбием данная характеристика не пахнет, она иронична, враждебна, завистлива. А фоном — мелодии века. Главреж нарождающегося театра исписывает прорву бумаги. Я теперь — ночью меня разбуди — тоже повторю наизусть: правдивость, идейность, народность, синтез трех правд, «неудовлетворительное состояние сов. (советского тут или современного, не сказано; подозреваю, что и то и другое. — Е. Ч.) театра вообще и МХАТа в частности».

Кипа проектов, рукопись переходит в машинопись, правка на правке, вычерчивается будущее, Ефремов уверен, что здесь и сейчас его мечта (скажем прямо, идеалистическая) будет реализована в материалистическом советском обществе. Главка «Наши изъяны» приводит в трепет: «Отсутствие единого философского подхода к жизни (политического)». Это в проекте театра, в творческих принципах! Подростки XXI века не в силах даже вообразить, что означала подобная фраза в 1956 году. Можно, конечно, попробовать объяснить. Во-первых, философия одна, правильная: марксизм-ленинизм. Во-вторых, народ, естественно, монолитно един в отношении к марксизму-ленинизму. Сомневаться в базовых ценностях нельзя и антиконституционно. Кто вдруг не един — тот отщепенец. А в театре-студии, получается, мягкой лапкой расцарапывают железную корку ясности. Народ в едином трудовом порыве, все слились уже, всё классно, а тут приходит горстка щенков и принимается за подрывную деятельность. Сверкая чистыми взорами: давайте «слушать зрителя».