Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

В августе 1960 года в дневниковых записях появляются милые человеческие планы: наряду с макетами «Чайки» и «Вкуса вишни» написать статью в «Вечерку», предисловие к книге Ершова, а также вылечить зубы, начать курить трубку (была такая попытка), привести в порядок костюмы и обувь, отдать в чистку дубленку, наметить план чтения. Последнее — константа: что и когда читать. Это всегда так, до конца.

После 1960-го он усиливает легенду и пишет: «Театр возник после смерти Сталина на рубеже двух эпох…» И разворачивает новое полотно. И капает немного знаменитой капли раба, хотя не мог не знать, что не было у Чехова таковой капли. Сетует, что «многое фальсифицировано» и «мы много не знаем из прежней советской культуры и мировой в особенности». То есть да, мы мхатовцы, станиславцы, но — первое, главное, опять и опять: настоящая жизнь человеческого духа на сцене, коллективизм театрального искусства, единство всех компонентов. Это его настольный рабочий блокнот. Словно что-то стопорится, из самого горячего.

Пресловутая жизнь человеческого духа возникала в его текстах и с приложением живая, и настоящая, и он все ищет слово, чтобы заставить формулу задышать полной грудью. Позвольте помочь, Олег Николаевич: нет духа человеческого, дух — он свыше. Потому и сбоит формула. Потому и убивает, что ваше видение человека настолько высоко, настолько материалистично и даже атеистично, что не мог этот лук выстрелить — чтобы вечно летела стрела. Слаб человек без Бога, оттого и начинается усталость:

«Больше всего утомляет ответственность. Груз невыполненных обязательств — гнетет. Не надо писать манифесты, программы — это все в спектаклях, в произведении». Он не в силах отказаться от своей веры. Приходит понимание: «Сейчас создание нового театра — не проблема». Это уже шестидесятые. Была проблема — нет проблемы. Есть другое, страшнее: «Все было. Помещение было, даже ставки дали, а не вышло — энтузиазма не было». В ту минуту, когда четким, трезвым, аккуратным почерком он выводит чудовищные слова — не вышло — и «сейчас мы подаем на звания». Ему неудобно, что даже его ученики и артисты других театров, слабее наших, имеют звания, а мы нет. «Живем среди людей, которые подчиняются нормам жизни в нашей стране и почему мы должны эпатировать?» Вскоре Ефремов начинает сочинять трагедию. Революционный принцип ансамблевого театра разбивается о нормы жизни. Но кровь — это в записках. В дневнике, к которому он возвращается все реже. На поверхности — устойчивая стилистика вроде как для газеты «Ленинское знамя».

Он уже научился писать первоклассные статьи в любые газеты, где умело толкует простому читателю о выборе репертуара и способах порождения спектакля. На поверку выходит, что все всё видят и прекрасно понимают: вот оно искусство-то как делается! С психологической остротой! Спектакль «Четвертый» по пьесе К. Симонова, написанной специально для «Современника», «Пять вечеров» по Володину — и возвращение к пьесе «Вечно живые», с премьеры которой прошло уже пять лет.

В 1963 году становится еще хуже: не связи, а видимость связей. Записка после спектакля «Назначение». Штампы — ладно, они еще органичны. Но хуже, что началась видимость. Делаешь замечание актеру, а он делает вид, что выполняет. Неуважение к режиссеру? А в то же время труппа млеет от счастья, а потом каждый пишет по актерской книге, где вспоминает минувшие дни как непрерывный поток любви, встреч и застолий. Знал ли кто-то из счастливчиков труппы «Современника», какие кровавые кошки скребли на душе у их фюрера? Кличка-то, кличка!

В 1964-м снимается и в феврале 1965-го выходит на телеэкраны фильм о войне Сергея Колосова «Вызываем огонь на себя», где у фюрера небольшая роль дяди Васи, партизанского связного. Фильм о подпольщиках, основанный на реальных событиях на Брянщине. Повесть и сценарий по ней (вместе с режиссером Колосовым) написал Овидий Горчаков, бывший военный разведчик, один из прототипов легендарного киногероя — майора Вихря. Военная тема к 20-летию Победы набирает обороты, вернулась она и в праздничный календарь: с 1965 года 9 мая стало выходным — после большого перерыва (с 1947). Л. И. Брежнев вернул к юбилею всенародное празднование Дня Победы.

В промежутке между собственно Победой (1945) и возвращением праздничного дня (1965) — обратите внимание — пьеса Розова «Вечно живые» и спектакль по ней, с которой начался будущий «Современник», выглядела как своеобразный протест молодых. Об этом сейчас не задумываются, но обратиться к событию, память о котором убрана из праздничного календаря, это совсем не то же самое, что поставить спектакль о недоразумениях между школьниками.