Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

— Я вчера поняла, что Немирович-Данченко был тонкий мститель: юный Чехов подсмеивался над его журналистскими опусами о театре, а Немирович узнал и спустя годы, ни на секунду не забыв обиды, но желая Театру своего драматурга, он командировал свою любовницу в постель к Чехову. Она выполнила задание, вышла замуж и вернулась в семью, то есть на работу в театр. Потом была чудесной аристократичной вдовой, но мы с Щепкиной-Куперник ее не любим. И Станиславского Ольга Леонардовна не любила. Потом, конечно, в разговорах надгробных — все великие, гениальные, хороши как на подбор. С-ними-дядька-Черномор, как известно. Она говорила мхатовским голосом, а фонетически звукопись по-мхатовски может спрятать что угодно. Не став вполне женой душевно и телесно, она стала ею юридически, а потом — образцовой вдовой. Помните? Вы восхищались ею. В Гурзуф к ней ездили. Виленкин посвящал вас в тайны театра, в культуру. Ослепительно хороши, даже царственны бывают вдовы (все-таки мхатовская школа), даже если не имели возможности побыть хорошими женами. Последняя пьеса Чехова называлась «Вишневый сад». 20 января 1903 года Книппер-Чехова писала мужу, как «жаждут» в театре «изящества, нежности, аромата, поэзии» его новой пьесы: «С какой любовью мы будем разбирать, играть, выхаживать „Вишневый сад“!» Стиль неискренний, поскольку кокетливый, флиртующий, неловко поддерживающий — обещание смертельно больному мужчине хранить память, если уж с верностью так себе. И ее беременность невесть от кого. У Чехова не могло быть детей, и как врач-гинеколог (по первой специализации) он все понял…

— Думаю, все было сложнее, но что уже теперь… Как вдова она вполне состоялась. А женой Чехова быть даже теоретически — задача фантастическая. Помни: все это театр. А театр есть публичное творчество во всем, в каждом шаге и посмертно — тоже. Актеру необходима любовь.

— Мне рассказывали, что на все выходки Кваши вы говорили взбудораженным актерам: ну вы же знаете, что Квашонка не погладишь по голове — не поедешь. Правда?

— Конечно. Мне потому и надо было разговорить актеров перед репетициями, чтобы и погладить, и найти тоны-обертоны — а взывать к сознанию бессмысленно.

— Знаете что мне сказал о вас как об актере Александр Галибин? Послушайте: «Он везде играл кишками, я думаю, что он на мастерстве не играл. Это, знаете, огромный внутренний труд и вчитывание глубокое в персонаж и вхождение. Он обладал колоссальным опытом — театральным и кинематографическим — и он интуитивно делал какие-то вещи, которые… ну просто приходили после прочтения материала. Я сейчас это прекрасно понимаю, когда есть уже у самого какой-то опыт, что ты, читая материал, понимаешь, как это можно сделать. Я думаю, что он играл нутром, конечно. Всегда. Всегда и везде». Я спросила о партнерстве в кадре и на сцене, и Галибин сказал: «Уверен, что Ефремов втягивал в поле переживания любого человека. Просто втягивал — и ты понимал, что должен соответствовать хоть чуть-чуть».

— Мы познакомились с Сашей на фильме «Батальоны просят огня». А много позже я был на его «Трех сестрах», когда он стал режиссером. Я люблю, когда кто-то ставит Чехова, это всегда надо смотреть, особенно когда постановку ругают — как тогда. Сашу чуть не заклевали… Он у меня дома бывал. Обо всем говорили, с ним можно говорить.

* * *

На панихиде по Алле Покровской в июне 2019 года были коллеги, сын, ученики, дочь Ефремова Анастасия. Выступали артисты, которые с ней служили в театре и прошли гастрольные приключения, в том числе экстремальные (помню уморительный рассказ Лии Ахеджаковой). Кто-то сказал в избытке чувств, что будь Алла Борисовна мужчиной, она играла бы как Олег Николаевич. Кто-то сравнил ее с атомом света.

На переднем стуле сидел Александр Калягин. В мемуарах современников повторяется его гипербола о личном обаянии О. Н. — оно было настолько велико, что с ним приходилось переписываться. Иначе придешь для решения творческих вопросов к нему в кабинет со своим мнением — а уйдешь совершенно точно с мнением Ефремова.

— Олег Николаевич, так ли было? Точно к вам нельзя было зайти и выйти со своим взглядом на вещи? Точно ли посетитель вынужден был, ограждая себя от вашего влияния, вступать в переписку — притом в пределах вполне телефонизированной Москвы?

— Да, кое-какие слухи во многом соответствуют. Были эпистолярные контакты, особенно с Калягиным, когда эмоции лучше было переложить на бумагу. Она выдерживала всё. Я ему 19 июня 1978 года пишу из Свердловска в ответ на его письмо — и начинаю как в ЦК партии или как минимум горком: «Уважаемый Александр Александрович!» Дальше я излагаю наши взаимные позиции как я их понимаю. А сейчас посмотрел письмо и подумал: со стороны я похож на магнитофон, десятилетиями одно и то же.