Олени

Северные олени — строптивые животные, на которых никогда нельзя положиться. Ни минуты не чувствуешь себя в безопасности, когда сидишь в санках, увлекаемых их быстрым бегом, и прислушиваешься к стуку их копыт о твердый снег. В первый день мы проезжали в среднем по десять миль в час и решили, что такая скорость, при безостановочной езде, вполне достаточна.

По пустынным, безмолвным, занесенным снегом горам мчали нас олени. С трудом, напрягая все свои силы, пробирались они через пропасти предательских ущелий, не раз грозивших заживо похоронить нас, и выносили наши санки на безопасную дорогу.

На одном из горных склонов олени почуяли олений мох; тотчас же они свернули в сторону и копытами передних ног принялись разрывать и разбрасывать снег. Невозможно было заставить их сойти с места, пока они не насытились; нам пришлось беспомощно сидеть в санях и наблюдать, как олени щипали мох, пока не вздулись их бока.

Каждый олень вез приблизительно 100 кило, и при глубоком снеге это был немалый груз.

Оленя, везшего первые санки, звали «Дядя Бон». Это был большой, худой олень с громадными рогами. Шерсть на нем была почти белая, густая и мягкая. Ноги его были большие и сильные, и под кожей при каждом его шаге отчетливо выступали мускулы. Копыта его были очень глубоко раздвоены, так что когда он ставил ногу на землю, они широко раздвигались, а когда он поднимал ногу, слышался стук сталкивающихся половинок.

К концу дня термометр упал до 41° ниже нуля. Мы окоченели от стужи и долгого сидения и с нетерпением высматривали впереди землянку, в которой должны были провести ночь. К землянке была пристроена длинная хижина; в этой хижине мы и рассчитывали спать.

Мы проехали пятьдесят миль по одной из самых плохих дорог Аляски; мы везли с собой большой запас бобов, сала, муки и сухарей, так как никто не знает, на сколько дней, благодаря вьюге или несчастному случаю, может затянуться путешествие.

Хижина стояла на вершине, холма, и в бледном свете сумерек первым увидел ее Амалик, один из наших ямщиков. Опытный глаз этих жителей севера может рассмотреть собаку или козу на далекой горной вершине; поэтому, когда Амалик громко сообщил, нам добрую весть, мы приняли ее с полным доверием и большой радостью.

Следуя за санками Амалика, прокладывающего нам путь среди встречных ям и сугробов, мы свернули с дороги и направились к землянке, в которой могли укрыться от жестокой стужи полярной ночи.

Внутри хижина, правда, была мрачна, но каждый из нас зажег одну из ламп[6] с тюленьим жиром, стоящих вдоль стен. Усевшись на моржовых шкурах, которые мы скинули со своих плеч, мы поставили слегка нагревшиеся лампы между своих ног. В хижине имелись сплетенные из сухих трав цыновки и одеяла из оленьих шкур, которыми мы прикрылись, когда легли спать на полу.

Вскоре Амалик и Узилик, позаботившись об оленях, вошли в хижину и принялись готовить нам ужин. Невозможно было делать это медленнее, чем они; но мы хорошо знали, что бесполезно было бы выражать свое нетерпение и торопить их. Каждая секунда, пока мы наблюдали их неторопливые движения, казалась нам часом. Наконец, все было готово, и мы с жадностью принялись за еду.

После долгой езды на сильном морозе мы заснули крепким сном.

На следующее утро мы проснулись поздно и увидали, что ночью поднялась страшная снежная вьюга; быстро, густой массой падали хлопья снега, образуя непроницаемую для глаз завесу, крутясь, как подхваченные вихрем листья.

Нечего было и думать продолжать путь, как ни досадно и неприятно это было для нас; никто не решился бы выехать в такую погоду. Вьюга, повидимому, должна была не скоро затихнуть, и, действительно, она бушевала в течение нескольких дней.

Амалик и Узилик, выглянув и увидав все застилающую снежную завесу, свернулись калачиком в углу нашего помещения и проспали все четыре дня, пока продолжалась вьюга. Только когда мы их будили, они подымались, чтобы приготовить кушанье и присмотреть за оленями.

Нам пришлось прождать еще три дня, после того как снег перестал падать; только когда на выпавшем снегу образовалась твердая кора, можно было снова пуститься в путь.

Полная тревог и опасностей, начиналась вторая половина нашего путешествия: снег был очень глубок, и на каждом шагу мы рисковали заехать в сугробы. Смутное чувство страха усиливалось еще беспокойным настроением оленей, с трудом сдерживаемых ямщиками. Ветер немного стих, но мороз стоял попрежнему жестокий.

Первые полдня в пути прошли благополучно, и мы уже начинали забывать о своих опасениях. Громко перекликаясь, мы спускались со склона горы, и неожиданно заехали в глубокую яму, в которой и завязли. Мы выпрыгнули из саней и провалились по пояс в снег сугробов, со всех сторон окружавших нас.

Напрасно старались мы выкарабкаться; при каждом движении мы еще глубже погружались в снег.