Старпом встал рядом, тихо попросил его выйти для неотложного разговора. Красносёлов взвился: какой ещё разговор? Встречных судов до хрена, расходиться с ними надо, а штурман на руле стоит! На миг оглянулся недовольно на Акимова, потом, за что-то зацепившись взглядом, с удивлением поглядел ещё раз, подольше. Нехотя оторвался от иллюминатора, бросил Бородину:
— Пока так держите.
Вышли из штурманской в коридор, Красносёлов плотно затворил за собой дверь.
— У вас одна минута. Чего так разоделись, работать, что ли, собрались? — спросил.
— Николай Николаевич, я задам вам смешной вопрос, только вы не смейтесь, — предупредил Акимов. — Что мы везём в первом трюме?
Капитан фыркнул, откинулся назад, выпятив живот, ответил с раздражением:
— Что вы мне тут ваньку валяете? Займитесь делом!
Отвернулся, взялся было за ручку двери.
— Постой, — сказал Акимов, схватив его за плечо. — Ещё раз спрашиваю: что в ящиках?
Красносёлов долго смотрел на него в упор, пожёвывал губами, топорща усики. Как будто пытался понять, насколько тот искренен и как далеко способен зайти в своей нелепой шутке. Наконец вымолвил недоверчиво:
— Я знаю об этом столько же, сколько вы.
— Тебя спрашивают, — заорал Акимов, уже теряя контроль над собой, — ты бы послал сейчас в трюм своего сына? Меня интересует только это, больше ничего.
Красносёлов перестал жевать и, кажется, что-то определил для себя. Взгляд его потух. Он снова двинулся к двери, но приостановился и буркнул через плечо:
— Сына бы — не послал. И не потому, что в курсе, а так, на всякий случай.
Проход в носовую часть судна был затруднён: в районе четвертого и пятого трюмов на палубе от борта до борта лежал груз — связки пиломатериалов в штабелях, удерживаемых стензелями и обтянутых тросами, сверху укрытых брезентом. Накануне Сипенко по распоряжению старпома устраивал деревянные трапы и настил для прохода поверх штабелей, а поздно вечером, уже в море, вместе с боцманом поставил леерные стойки и натянул между ними трос. Шагая по сходням, Акимов машинально проверил прочность ограждения и обратил внимание, что Ругинис с Егорычем либо не догадались, либо не успели закрепить сам настил на палубном грузе. Достаточно хорошей волны или сильного крена — и люди, ступившие на это сооружение, вместе с ним окажутся за бортом.
Команда в ожидании старпома переминалась на полубаке возле боцманской кладовки, пришли туда и Ругинис с Жабиным.
— Значит, так, — сказал Акимов. — Со мной в трюм пойдут Сипенко и Чернец. Жабин наверху рубит трос и подает нам концы и другое снаряжение. Боцман, подготовьте тросы, скобы и подберите все талрепы, какие есть.
Старпом был серьезен и крепко чем-то рассержен. Это почувствовали все, даже Жабин подтянулся и удержался от обычного ворчания. Возмутился один только Бугаев:
— А я?..
Акимов будто не слышал, строго продолжил, обращаясь к боцману:
— Вам, Герман Витольдович, персональное замечание. Настил просто-напросто кинули поверх штабелей. А ведь вы прекрасно знали, что идём в шторм. Вот это уже ваша проблема и ваша личная ответственность. Как закончите здесь для нас приготовления, возьмёте с собой Бугаева, и чтобы к обеду все трапы и настил были принайтовлены. Да не на соплях, а намертво. Сам проверю.
— Я пойду в трюм, — упрямо сказал Бугаев.
— Вы пойдете, куда прикажут! — прикрикнул старпом. — Боцман, если он будет заниматься самодеятельностью, дайте ему в руки швабру и отправьте чистить гальюны. Хватит с нас этого детского сада.
Через лаз спустились втроём по приваренным к переборке скобам в тёмный твиндек, дали свет. Больше часа понадобилось только на то, чтобы разобрать груду беспорядочно наваленных поверх ящиков досок. Раньше, во время грузовых работ в порту, Акимов не предполагал в этой куче умысла, считая её простой неряшливостью докеров или такой своеобразной сепарацией, подготовленной для догрузки трюма в Швеции, но теперь, откидывая вместе с матросами тяжёлые сырые горбыли к бортам, убедился, что здесь явно была маскировка. Сами ящики, сбитые из плотных дощатых секций и обрамлённые стальным профилем, имели габариты весьма внушительные: метров четырнадцать в длину и квадрат со стороной более двух метров в поперечнике. Они были уложены вдоль судна, четыре в ряд. Ни надписей, ни маркировки. Высоту штабеля можно было определить только умозрительно, потому что всё пространство твиндека между ящиками, бортами и переборками было забито горбылём; Акимов прикинул по оставшемуся просвету до крышки трюма — должно быть, ряда три, никак не меньше. Причём в нижних, скрытых рядах не исключалось и по шесть, и по семь ящиков: ширина трюма позволяла. Первоначально верхние ящики лежали строго по центру, но теперь они съехали на левый борт, придавив рыхлую засыпку из досок. Каждый ящик был обвязан ближе к торцам стальными тросами с прикреплёнными к ним скобами, видимо, для оперативной выгрузки где-нибудь на рейде. Это облегчало задачу — было к чему прилаживать растяжки.