Олигархический транзит

Убедившись, что погони нет, Бугаев пополз вдоль штабелей, ища под брезентом свайку, которую положил туда накануне. На прежнем месте её не было. Пройдя на коленках по заливаемой палубе от борта до борта, он уже отчаялся и решил воспользоваться запасным вариантом — снять под полубаком топор с пожарного щита. Но свайка случайно обнаружилась у самого фальшборта, в ватервейсе по левому борту возле шпигата, куда её занесло водой и уклоном палубы. Воодушевлённый первой маленькой удачей, Миша на полусогнутых ногах прокрался вдоль одного, затем другого трюма и оказался перед задраенным люком, ведущим в первый трюм. Тут его, потерявшего бдительность, снова настигла большая волна, сбила с ног и отшвырнула к фальшборту, больно ударив о выступающий контрфорс. Отдышавшись и инстинктивно радуясь, что его не смыло за борт, теперь мокрый до нитки, Бугаев быстро заполз между первым и вторым трюмами под защиту крана (барахтанье в воде на открытой палубе могло броситься в глаза вахтенным), поднялся на ноги и вновь приблизился к лазу. Свайка осталась при нём — он ещё до падения догадался опустить её в глубокий карман, туда же, где лежал фонарь. С огромным трудом Миша отдраил и откинул люк. Перекинул ногу через комингс, нащупывая в темноте скобу трапа, и тут понял, что столкнулся с новой неразрешимой проблемой. Если оставить люк открытым, волны станут заливать трюм. Закрыть тяжёлую стальную крышку, держась на узенькой скобе над чёрным провалом трюма, когда тебя ещё и швыряет со страшной силой из стороны в сторону, было хотя и трудно, но возможно. Но вот задраить её изнутри — никак: ручки имелись только снаружи. Хуже того: пока Миша в трюме, любой из команды, проходя мимо, может автоматически задраить эту крышку — не имея никакого злого умысла, даже не подозревая, что там кто-то есть, просто потому, что в шторм люки обязательно должны быть задраены, так велят порядок и морская практика, — и Бугаев окажется заточённым в железной тюрьме без надежды когда-либо выбраться. Отсюда не докричаться и не достучаться до жилой надстройки; и кто, даже если его хватятся, додумается искать здесь? Решат, что смыло за борт, и только.

Но не отступать же сейчас, когда цель практически достигнута! Он решил прислушиваться и сразу громко кричать, как только почует на палубе возню. Боцман или Сипенко — те, конечно, и сами вначале проверят, нет ли кого в трюме, прежде чем задраивать люк. Что до набегающих время от времени волн, то через щель между крышкой и комингсом много воды не проникнет. Другое дело, если судно начнет переворачиваться, крышка отпадет под собственной тяжестью, и через отверстие лаза хлынет поток… Но тогда, рассудил Миша, будет уже всё равно — открыт люк, закрыт ли. Один конец.

Превозмогая боль, он двумя руками опрокинул на себя люк и, приняв часть тяжести на голову, медленно опустил его за собой. Теперь можно было воспользоваться фонарём. Держась одной рукой за скобу, Миша посветил вниз: провал оказался не столь уж глубоким, твиндек под трапом был заполнен горбылями, наваленными рыхлой кучей, без всякого порядка. Правда, возле самого трапа и дальше вдоль переборки зияли узкие щели, где без фонаря легко было застрять, но когда Бугаев опустился на несколько ступеней и шагнул на доску, что казалась покрепче, он убедился, что куча держит, по ней можно ходить.

В огромном железном помещении было пустынно и гулко. Пахло смолистым деревом и сосновой корой, примешивался горьковатый аромат осины. Отовсюду слышались скрипы, стуки, шорохи. Свет фонарика не достигал дальних углов, но сразу выхватил гигантские деревянные ящики, занимавшие по длине почти весь трюм, до самой носовой переборки. Каждый был обвязан на концах толстым тросом, а между собой они соединялись сцепками из нескольких шлагов стального троса потоньше. Миша ступил на один из средних ящиков. Как раз в это время судно, до того кренившееся влево, пошло уваливаться на правый борт. Когда крен достиг значительной величины, ящик справа двинулся под собственной тяжестью к борту, подминая доски сепарации, и резко дернул за собой средний; от толчка Миша рухнул на четвереньки и ногтями вцепился в дерево; его ящик, в свою очередь, рванул за такие же сцепки следующий, тот — крайний левый, и теперь вся громада из четырех связанных между собой и подталкивающих друг друга рядов пошла в направлении крена с нарастающей скоростью, со страшным треском раздавливая и вспучивая насыпанные между ними и правым бортом горбыли. И — раз! — раздался глухой удар, сопровождаемый звуком лопнувшей басовой струны, протянутые к противоположному борту оттяжки в одно мгновение напряглись и застопорили левый ящик, за ним остановился второй, затем третий, Мишу толчком перекувырнуло в сторону правого борта, и он очутился на четвёртом, крайнем ящике, который к тому времени тоже застопорился. А судно уже катилось назад, и через минуту всё повторилось в обратном порядке: треск придавленных досок слева — и глухое гудение теперь правых оттяжек, принявших на себя ударную нагрузку.