Олигархический транзит

В общем, торопиться было некуда. После душа он пару часов пролежал без сна в постели, пытаясь расслабиться и набраться сил. Койка была расположена вдоль борта, при качке повреждённую голову возило ссадинами туда-сюда по шершавой наволочке, пока он не догадался раскидать подушки и обложиться с двух сторон, «заклинив» голову между ними. Около одиннадцати по-новому (часы по мере продвижения на запад вторые сутки подряд переводили на час назад, теперь судовое время совпадало с Гринвичем) Бугаев поднялся, рассмотрел в зеркале своё лицо: кровь уже не текла, однако нос распух, левый глаз заплыл и едва глядел, а самый белок стал кроваво-красным. В голове было тяжело и как-то мусорно, мысли беспорядочно скакали с предмета на предмет и перепутывались. Миша не стал возвращать на лицо повязку — с ней он был слишком заметен. По той же причине, в целях маскировки, впервые надел несвежую выцветшую матросскую робу, полученную от боцмана ещё в день прибытия (вахты он стоял обычно в курсантской форменке, которая теперь висела в сушилке, а на палубные работы выходил в футболке и спортивном трико). Достал из-под матраса фонарик, проверил его действие, сунул в глубокий карман рабочих штанов: на палубе в любом случае пользоваться им было нельзя. Осторожно выглянул из каюты, прокрался по коридору, оглядываясь, неслышно поднялся по трапу и прошмыгнул мимо столовой к выходу из надстройки. Все эти предосторожности были несущественны и даже излишни, он имел полное право разгуливать по надстройке и выходить наружу, например, просто подышать и поглядеть на море, такое не могло вызвать подозрений; но попадись ему сейчас кто-нибудь навстречу, начни разговор (Сикорский, Лайнер, Сипенко, да кто угодно) — тотчас заметит его возбуждённое состояние и станет приставать; не говоря уже о том, что дело ему предстояло долгое и трудное, и всякая непредвиденная задержка могла вымотать нервы и лишить последних сил.

Вода у борта фосфоресцировала мириадами крошечных огоньков. Такие же искорки разбегались внизу по главной палубе, когда на неё плескала волна. Миша осторожно спустился по наружным ступеням, крепко держась за поручень трапа, чтобы не сорваться при сильном крене, и сразу же получил первую дозу морского душа. В темноте не было видно подходившую к судну волну, невозможно было к ней подготовиться. Он рискнул пойти напролом. В секунды затишья взлетел по деревянным ступеням на мостки и в несколько прыжков, скользя рукой по натянутому тросу от одной леерной стойки до другой, достиг ступенек на другом конце. Скатившись вниз на палубу, притаился за штабелями, укрытый от взоров вахтенных, ожидая возможной реакции. В ушибленную голову лезла несусветная дичь вроде того, что жирный Бородин сейчас приказывает Чернецу: «Кто-то пробежал к трюму, поди и убей его!» — и вот уже Андрей крадётся по настилу с ножом в руке… Может, он уголовник, этот Андрей? Может, он отсидел в тюрьме за разбой или убийство и прикончить человека для него — раз плюнуть? Никогда не знаешь, кто с тобой рядом. Такой немолодой уже, такой странный, добродушный и ожесточённый одновременно…