Оливер Лавинг

С досадливым кряхтением Марго распаковывала аппаратуру. Ее желание остаться наедине с пациентом казалось осязаемым, нагревало воздух в палате. «Матери», – подумал Чарли. Матери, что вечно предъявляют права. Голос его брата – и не только голос Оливера, казалось теперь Чарли, но и история их семьи, история всего Блисса – принадлежал теперь очередной цепкой, надменной, сокрушенной горем мамаше. Почему-то Чарли показалось это смешным. Он постарался не смеяться, но от этого смех только вышел громким, похожим на икоту. Марго, которая прикручивала к кронштейну экран, свирепо обернулась:

– Что тебя так рассмешило?

– Да ничего. Я о другом думал.

– Хмм.

Теперь Марго устанавливала сенсорное устройство.

– Не хочу показаться невежливой, но приготовления займут какое-то время. Может, ты подождешь в другом месте?

– Я буду сидеть тихо.

Чарли терпеливо сидел на стуле возле четвертой койки. Когда Марго крепила датчики ЭЭГ, Чарли чувствовал, как она заставляет себя его не замечать, словно бы отталкивает его рукой. Прошло десять минут, экраны загорелись, и Марго положила пальцы на ладонь, с которой она считывала сигнал.

– Доброе утро, Оливер. А? Б? В?

– Доброе, – вскоре произнес робот, – утро.

– Смотри-ка, кто это пришел тебя навестить? – И Марго жестом указала на Чарли. – А? Б? В?

– Привет, Чарли, – сказал компьютер.

«Привет, Чарли» – как будто он не сидел тут целый час, как будто он только что пришел. Но эта несообразность была лишь последним тычком, легким ветерком, который обрушил прогнившую крышу.

– Оливер, – сказал Чарли, – что я делал чуть раньше?

– Что ты хочешь сказать? – спросила Марго.

– Что я сделал, разбудив тебя? – Чарли склонился над койкой, приблизив свое лицо к самому лицу Оливера. – Что я делал до того, как открыл окно?

– А что ты делал?

– Я спрашиваю Оливера.

– Это нелепо.

– Почему нелепо?

Марго выпустила руку Оливера.

– Это что, какая-то проверка?

Она смерила Чарли хмурым, недовольным взглядом. Казалось, он огорчил ее.

– Но это же простой вопрос.

– Пожалуйста, оставь нас. – Голос Марго звучал властно и напоминал голос Ма, словно Марго и ее пациента объединяла любовь, которую не могли понять окружающие.

– Оливер, – снова сказал Чарли надтреснутым голосом. – Что я делал до прихода Марго?

– Чарли…

Лицо Оливера было всего в нескольких дюймах от его лица. Дыхание брата туманило очки Чарли.

– Пожалуйста, скажи. Скажи что-нибудь. Что угодно. Не знаю… Про нашего лонгхорна. Как звали вола на нашем ранчо?

Чарли повернулся к Марго. Ее дрожащие руки лежали на коленях.

– Пусть он ответит, – попросил он, – возьмите его руку, и пусть он ответит.

Медленно, скорбно Марго покачала головой.

– Не могу, – сказала она. – И не буду. Когда ты так кричишь на меня.

– Пожалуйста, – сказал Чарли.

На него обрушилось сокрушительное понимание, и Чарли постиг, какой это был неустойчивый, несчастный дом. Нищенские листки Чарли, беседы Ма с оболочкой сына, все, что они с матерью никогда не сказали. «Вера, – часто говорила Марго, теребя крест на шее. – Мы должны сохранять веру». Вера: возможно, именно так назывался этот дешевый, слабый клейстер, который удерживал вместе их безысходные жизни. Нелепая, возмутительная, бесконечная вера. Как сектанты, которые отчаянно выборматывают свое скорбное прошлое под господством чистой иллюзии, – не так же ли и Марго прижимала пальцы к руке Оливера, веря, что нашла то, что нужно? Не так же ли поступал и Чарли, и Ма?

– Послушай, – сказала Марго.

Но Чарли вскочил с места и потом долго смотрел на винтажную афишу «Бедовой Джейн».

– Вы ведь знаете, что мне придется все рассказать.

Марго отводила глаза, но он видел, как паника заливает краской ее шею. Помедлив секунду, она резко придвинула стул к койке и твердо опустила пальцы на обычное место. У Чарли все еще оставалась безумная, бесконтрольная надежда, что он ошибается. Однако же прошла минута, еще одна. Марго внимательно смотрела на монитор, несколько раз меняла положение руки, словно в поисках пульса. Чарли слышал, как в коридоре Пегги визгливо смеется над какой-то шуткой.

– Не могу ничего найти, – сказала Марго. – В данный момент.

– Нет.

– Метод несовершенен! – Ярость Марго только больше обнаруживала очевидный факт: с таким негодованием отвергают скорое обвинение. – Он не дает стопроцентного результата, но я точно говорю…

– Вы всерьез считали, что никто не узнает? – Глядя на эту женщину, Чарли даже испытывал к ней некоторую жалость. – И как долго вы собирались так продолжать?

Через окно в палату заползал раскаленный воздух.

– Пожалуйста, – сказала Марго, – оставь нас.

Когда Чарли покинул здание, он увидел Ма, выходящую из Голиафа. Недалеко был и Мануэль Пас: рейнджер стоял в дальнем углу парковки возле патрульной машины и, поставив ногу на покрышку, потягивал кофе. Еще не было даже восьми, но Чарли уже ощущал, как жар просачивается под череп. Пристально глядя на Чарли, Мануэль не спеша двинулся вперед своей широкой, техасской походкой и, подойдя, успел расслышать окончание краткого разговора.

– Куда ты? – спросила Ма. – Ты что, уходишь?