Оливер Лавинг

– Дело в том, что ко мне приходили школьники и клялись, будто видели, как Эктор с Ребеккой разговаривали на парковке за пару недель до. К тому же почти все ребята, кроме Оливера, были в спортзале. Только театральные ребята и Оливер. И Ребекка из всего этого выходит без единой царапины? Так что мне пришло в голову, что, если Ребекка и Эктор и вправду были знакомы, может такое статься, что у нас как бы было, я не знаю, ну, что-то вроде любовного треугольника? С Оливером.

– Так вы мне говорите сейчас, что мой сын?.. Что он был мотивом? Причиной, по которой сумасшедший убил тех детей?

– Ничего такого я не говорю. Я просто задаю вам вопрос, – сказал Мануэль.

– Ага, – произнесла Ева. – Ага. – Спичка чиркнула, но ветер Евиной ярости был так силен, что не давал вспыхнуть полноценному предложению.

– Ева…

– Мануэль, у меня просто нет на это времени. Мой сын в жизни никому не причинил вреда, и сейчас я нужна ему, поэтому я ухожу.

– Хорошо. Все в порядке. И я понимаю. Никто ничего дурного не говорит об Оливере, разумеется, нет. Но если бы можно было немного прояснить…

– Почему бы вам не задать ваши вопросы Ребекке? – сказала Ева. – Или хоть Джеду?

– Мы задавали. Девушка не особенно хочет с нами разговаривать, и я не могу ее винить. Но она говорит, что Оливера почти не знала. И клянется, что до того дня в глаза не видела Эктора, и, если по правде, мы не можем доказать обратное. У нас есть только двое ребят, которые утверждают, что видели их вместе, но сейчас нам чего только не рассказывают. А что касается Джеда, то скажем так: беседа с вами представляется немного более, хмм, плодотворной. Этот бедняга вообще не поймешь, что бормочет себе под нос.

– С Ребеккой Стерлинг я почти не знакома. Джед пригласил ее однажды к нам посмотреть на метеориты. Оливер знал ее по школе. Помнится, они с ней какой-то проект вместе делали, но, насколько мне известно, этим все и ограничивалось. Больше мне рассказать нечего. Вот мой ответ.

Уставясь в столешницу, Мануэль потер свою голову, словно магический шар.

– Мне нужен. Ответ. Всему городу нужен. Слышали, наверное, о протестах Донны Грасс и ее группы перед школой? В тюрьму мексиканцев, выслать нас всех за реку, всякое такое. Телефон мой трезвонит весь день напролет, у всех есть мысли по этому поводу, а некоторые разговаривают со мной так, будто я был с этим чудовищем заодно. Я! Словно я не жил с этими людьми бок о бок всю жизнь. – Свой монолог Мануэль закончил, низко опустив плечи, словно каждое слово грузом ложилось ему на спину.

– Я хотела бы вам помочь, правда. Конечно хотела бы. Но проблемы города сейчас точно не главная моя забота. Кстати говоря, мне правда пора к Оливеру.

Мануэль протяжно фыркнул, словно удрученный бык. И кивнул, глядя на свои ладони:

– Вы правы. Простите, что побеспокоил со всем этим. – Протянув руку через стол, он дотронулся до Евиного плеча. Касание почти прожгло ткань ее рубашки. – Я очень сожалею. Просто мне очень нужно найти… не знаю, найти что-то. Те следователи из Остина, может, скоро отвалятся, ну а я не остановлюсь. Обещаю вам. Использую каждый след, даже если он ведет в тупик. Я никогда не брошу это дело, обещаю вам.

Теперь, почти десять лет спустя, Ева не могла точно вспомнить, что случилось после того разговора в больнице. Возможно, Мануэль задавал ей еще какие-то вопросы; возможно, она плакала у него на плече. Ева знала, что она не солгала, – проигрывая в голове свои реплики, она видела, что с формальной точки зрения ее слова были абсолютно правдивы. Но этот разговор не просто так въелся Еве в память. Хоть Ева и упомянула о проекте, который Оливер делал с Ребеккой, она ничего не сказала ни о том, как Оливер все выходные проводил, мечтая в своей пещерной крепости, ни о том, как при виде Ребекки, уходящей на телеэкране в темноту парковки, в Евино сердце вонзился осколок льда.

Однако Ева знала: ее сын – невинная жертва, и она не позволит Мануэлю превращать его в персонажа из болезненной истории этого Эктора. Пусть история Эктора умрет вместе с ним, думала Ева, разве заслуживает убийца внимания к своей персоне? Какой, так сказать, гештальт это может закрыть? Пусть жители Блисса рассказывают какие угодно истории; сама Ева верила только в одну – о том, как Оливер возвращается к ней.

В течение последовавших лет в памяти Евы иногда всплывали обрывки из того давнего разговора с Мануэлем, но она всякий раз говорила себе: «Дело прошлое, какое все это теперь имеет значение?» Она по опыту знала, что любая мелкая деталь из тех первых ужасных недель была песчинкой, которую десятилетие ее страданий могло превратить в гору. И все же была и еще причина, почему в том конференц-зале Ева не рассказала Мануэлю всей правды. Дело в том, что Оливер пытался поговорить с ней о Ребекке, всего раз, в один из последних дней до.

– Я даже не знаю, с чего начать, – запинаясь, сказал Оливер однажды вечером; Ева сидела в позе понимающей матери, положив сыну руку на плечо.

И что же ответила Ева?

– Поверь мне, – сказала она сыну, – с некоторыми людьми лучше даже не пытаться понять.