Оливер Лавинг

Со стоном мужчины, после долгого дня откупоривающего бутылку пива, Джед вскарабкался на Еву. Впоследствии она много раз будет вспоминать именно этот момент. В ее вздохе было и горе, и облегчение, и нотка сожаления – оттого, что она так использует мужа. Но ведь он был ее мужем, в конце-то концов. И его глаза в полумраке сарая уже не казались красными и водянистыми, как под флуоресцентными лампами приюта. Это были знакомые глаза, кристально-серые, устремленные на нее все с тем же вопросом, который они задавали в ее старой квартире над банком в Маратоне, словно десятилетия и бесконечное молчание теперь не разделяли их, словно Джед по-прежнему был воодушевленным незнакомцем, с которым она только-только познакомилась на смотровой площадке перед огнями Марфы. Что было в том вопросе? Нечто связанное с начинаниями, но также (она чувствовала это еще в те времена) с милосердными завершениями. «Возможно ли это?»

Но когда все окончилось и они лежали рядом в звездной вечерней лиловости, проникавшей в щели крыши, Ева думала о Мануэле Пасе. Она спрашивала себя: может ли быть, что ее руки, которые всегда понимали ее нужды лучше, чем она сама, весь этот день руководствовались не замеченными ею мотивами? Возможно, безумства ее пальцев в последние часы были лишь попыткой вытеснить воспоминания, вызванные в то утро взглядом Мануэля, чье лицо было бесстрастным и упорным, словно полная луна? За прошедшие годы Мануэль так регулярно навещал четвертую койку, так добросовестно «расследовал» самые невероятные теории горожан, что Ева поняла: он и вправду делает то, что обещал. Он действительно не мог остановиться. В Мануэле было что-то механическое, он весь был старинные сцепления и шестеренки, этакий локомотив, который не перестанет громыхать по рельсам, пока не придет к месту назначения.

Нет никакого «почему» – все эти годы Ева бесчисленное количество раз ритуально повторяла эту мантру, заклинание, отгоняющее ужасные мысли, которые по-прежнему иногда посещали ее: о Ребекке Стерлинг и о последних мрачных неделях сына, обо всем, что Ева не рассказала Мануэлю. Сколько раз она убеждала себя, что ошибается, что горе превращает ее в параноика, что расскажи она все Мануэлю, ничего бы не изменилось. И все же Ева сто раз перечитывала «Детей приграничья», и ее восхищение омрачало «ты», к которому обращалось стихотворение. А однажды, в самом конце домашнего обучения, Чарли показал ей найденную тетрадь Оливера, где были еще стихи; и тогда Ева увидела – в нескольких строчках, которые Чарли заставил ее прочитать, пока этот почерк не выбил ее полностью из колеи, – что в этих рифмованных, подростковых стихах Чарли давал этому «ты» имя: Ребекка. Не было ли своего рода ложью не рассказать об этом Мануэлю во время его частых посещений четвертой койки?

Евин ужас заставил ее вскочить на ноги.

– Думаю, мне пора, – сказала она Джеду. Тот кивнул.

Вернувшись в «Звезду пустыни», Ева обнаружила, что Чарли уже уснул; она была тронула, увидев, что он по-прежнему спит в своей глубокой мальчишеской манере, легонько постанывая на каждом выдохе.

Бесшумно ступая ребрами босых стоп, Ева подошла к джинсам, которые он швырнул рядом с кроватью, и нащупала в кармане телефон.

Раньше Ева была так уверена, что во время того давнего разговора в конференц-зале поступила правильно, что разгадка не сможет ничего изменить, что объяснение невозможного несчастья, которое вселенная обрушила на ее сына, не может быть связано с каким-либо человеком или рациональной причиной. Ева чувствовала: если и есть в этом какой-то смысл, он всегда будет реять над ней, в непознанной силе, стоящей за всеми прочими силами, – в той тайне, которая породила гравитацию и запустила звезды по их орбитам. Но время показало, что Мануэль был прав, а она ошибалась. Почему? Этот безмолвный крик в начищенное небо над пустыней, вопрос, ставший частью ее жизни и жизни Чарли тоже, этот его ужасный проект, рысканье по темным комнатам прошлого, – что он еще там обнаружит? Ева смотрела, как ее пальцы листают адресную книгу в мобильном Чарли, пока не увидела имя «Ребекка Стерлинг». Номер она скопировала к себе в телефон.

Уже лежа в постели, Ева прижала телефон к уху и слушала долгие гудки до тех пор, пока автомат не ответил ей, предложив оставить сообщение. Словно повторялась история с ее звонками Чарли несколькими днями ранее, Ева завершила вызов и позвонила снова. Наконец, с четвертой попытки, гудки прекратились и Ева уловила легкий шелест дыхания.

И тогда, впервые за долгие годы, она услышала голос настоящей, живой Ребекки Стерлинг; Ева была так потрясена, что не успела ответить, прежде чем Ребекка положила трубку. «Вы ошиблись номером, пожалуйста, перестаньте мне звонить», – сказал звучный молодой женский голос. И тогда Еве захотелось начать другой разговор, который она все это время вела в тишине и в котором так остро нуждалась. Она думала, как можно было бы объяснить все это Джеду.

Оливер Глава тринадцатая