Надо же, – подумала я флегматично, – я так и не смогла выиграть этот бой. Каждый раз я думаю, что выигрываю, но каждый раз оказываюсь в проигрыше. Каждый раз меня разделывают под орех, пусть даже с минимальным счетом. Но это не важно, один к десяти или один к двум, – я все равно продула. Всю свою жизнь я принимала неверные решения, а когда спохватывалась, было уже поздно. Мне надо была выйти из игры тогда, когда я поняла, что у меня есть шанс на спасение. Когда я поняла, что у меня все еще живое сердце. Тебя пожалели и дали тебе возможность, – разозлилась я на саму себя, – а ты всё тянула время и всё упустила. Словно тебя некому было заменить. Словно ты одна такая работящая, и жизней у тебя несколько…
На меня снизошёл покой: я наконец-то что-то поняла. Я уже не чувствовала ни капли сожаления, – я была живее всех живых и открыто рассматривала лицо Даниила. Я отстраненно поразилась его необыкновенной красоте: все-таки не было второго такого лица, чтобы вот так гармонично сошлись и глаза, и рот, и нос… Лишь его лоб прочертили озабоченные морщинки, а глаза подозрительно заблестели. «Все хорошо! – я постаралась его приободрить. – Все хорошо, Дань. Я в порядке. Я с тобой…» Он оглядывал меня с недоверием, словно боялся, что я рассыплюсь у него на глазах. Потом он смахнул слезу, улыбнулся и, легко подхватив меня на руки, исчез.
***
С веранды хорошо просматривается долина, утопающая в виноградниках. Домики были ухоженными: отштукатуренными и выкрашенными в белый цвет, под красными крышами; такое ощущение, что здесь никогда не было смуты. И до самого горизонта расстилалось море… Казалось бы, ничего особенного, но все же что-то необыкновенно уютное было в этой открывающейся панораме. До моря отсюда немного дальше добираться, но зато какие виды! Я погладила выступающий живот и заулыбалась: совсем скоро мы будем весь день загорать на пляже, всей семьей! И еще соседских детишек будем в гости приглашать, – вон как места в саду много, можно даже в футбол играть…
Даниил почти закончил свою работу в графстве, и через пару недель он сможет проводить с нами большую часть года. Я не могу дождаться! Я уже нашла утепленный гидрокостюм для младенцев, и присмотрела прорезиненный рюкзак-переноску. Ведь семейные катраны никуда не плавают без своей второй половинки, они всегда вдвоем. Поэтому нам катранить куда как легче в паре…
Полгода назад он внес меня сюда, в свое родовое гнездо, на руках, прямо как невесту. Его мама вместе с садовником и смотрительницей устроили нам овацию; Данька тогда так счастливо улыбался! Все же у него самая красивая улыбка на всем белом свете… Мама, Анастасия Павловна, легко пожурила его за то, что мы немного припозднились. Она тушила капусту со свининой, – по-моему, это называется бигус. Она вообще тогда много всего наготовила и не разрешала нам помочь, даже тарелки расставить на стол не дала. Пока обе женщины хлопотали на кухне, Даниил повел меня в сад. Дядя Петр, садовник, с гордостью показывал новые посадки яблонь; он признался, что тайком вынес с Ботанического сада луковицы тюльпанов, – он посадил их на газоне прямо перед верандой. Мы согласились, что, когда они зацветут, нам будет очень красиво по утрам пить чай («ну или там кофе», – торопливо добавил Данила, покосившись на меня).
К ужину подъехали дядюшки и тетушки, с многочисленными детьми разных возрастов. Дети носились по огромному дому, а взрослые за столом ели, рассказывали бесконечно добрые истории, снова ели, запивали вином и смеялись. Я тоже смеялась, да так беззаботно, как смеялась в далеком детстве. Я чувствовала всем сердцем, что здесь меня любили и будут беречь… А когда на небе появились первые звезды, все вышли на веранду и расселись на стульях, – посмотреть, как в долине один за другим загораются огни. Кто-то вынес патефон, а дядя Петр поставил огромный расписной самовар. Мы танцевали и пили душистый чай с самым вкусным – оморикским – пирожным.
Потом пришло время возвращаться Даниилу на пароход, и он оставил меня на попечение Анастасии Павловны, на прощание нежно поцеловав…
Глава Третья. Марк
Разведчик Стриж
– Давайте суммируем, что мы об этом знаем…
Павел постучал карандашом по столешнице и развернулся к окну, перекатываясь с пятки на носок. Пройдут века, но у королевских спецслужб никогда не изменится манера вести беседу… Это он, видите ли, думает так. А мне, между прочим, с его спиной совершенно несподручно разговаривать…
– Павел Андреевич, помилуйте! Уже двести раз суммировали и проверяли. Мы точно знаем, что запись есть. Разведчик Стриж, скорее всего, спрятала ее где-нибудь в графстве. Она работала над времяформой, и была уверена, что сможет доставить запись в королевство самым надёжным способом: телепортацией. Быстро и без посредников. Так давайте опросим всех, владеющих времяформой. Может, появится зацепка…
Павел закатил глаза: