Он придет

– Моя признательность Гасу, – сказал Тоул, – не имеет отношения к каким-то сексуальным отклонениям. Это все его связь с другими – со Стюартом и Эдди. Еще когда мы были мальчишками, я уже знал про их… странности. Все мы выросли в практически полной изоляции от внешнего мира, в очень закрытом и отчужденном месте. Нас культивировали, словно орхидеи. Частные уроки по тому и по этому, требования выглядеть как подобает, вести себя как подобает. Иногда я размышляю, не причинила ли нам эта рафинированная атмосфера больше вреда, чем пользы. Посмотрите, что из нас вышло: вот я, с моими приступами, – я знаю, что есть иные определения для такого в наши дни, но предпочитаю не употреблять их; вот Стюарт и Эдди с их странными сексуальными привычками… Они начали баловаться друг с другом как-то летом, когда нам было лет по девять или по десять. Потом – с другими детьми. Маленькими детьми, гораздо более маленькими. Я не придавал этому особого значения – разве что знал, что мне все это не интересно. При том, как нас воспитывали, правильное и неправильное не имело такого значения, как… подобающее и не подобающее. «Это не подобает, Уилли», – мог сказать отец. Представляю, что было бы, если б отцы Стюарта или Эдди застукали их с малышами, как бы они все это охарактеризовали – как нечто неподобающее. Вроде использования не той вилки за ужином.

Его описание взросления в Бриндамуре на удивление напоминало то, что дал мне ван дер Грааф. В тот момент Тоул напомнил мне шикарную золотую рыбку, которую я видел в аквариуме японского ресторана, – красивую, яркую, искусственно выращенную благодаря мутациям и векам межродственного скрещивания в защищенной среде. Но при этом чахлую, малоподвижную и совершенно не приспособленную к реальностям жизни.

– В этом смысле, в сексуальном, – продолжал он, – я был вполне нормальным. Я женился, стал отцом – у меня родился сын. Вел себя вполне адекватно. Стюарт и Эдди продолжали быть моими приятелями, идя своими извращенными путями. Это было «живи и давай жить другим». Они никогда не упоминали про мои… приступы. Я в их жизнь тоже не лез. Стюарт на самом деле был отличный парень – не слишком умный, но вполне порядочный. Жалко, что ему пришлось… За исключением этого своего заскока, он был хорошим парнем. А вот Эдди был… да и остался, совсем другим. Ум острый, но злой. Есть в нем что-то жестокое. Он привычно едок и саркастичен – вот потому-то я и чувствителен к такого рода вещам. Наверное, это все из-за его роста…

– Ваша связь с Маккафри, – подсказал я.

– Коротышки очень часто такие. Вот вы… я вас сейчас не вижу, но припоминаю, что вы вроде как среднего роста. Это верно?

– Пять футов семь дюймов, – устало сказал я.

– Значит, среднего. А я всегда был крупный. Отец был крупный. Это прямо как предсказывал Мендель[123] – крупные горошины, мелкие горошины – чудесная все-таки область генетика, точно?

– Доктор…

– Я много думал о влиянии генов на разные стороны человеческой натуры. На интеллект, к примеру. Либеральная догма заставляет нас верить, что наибольший вклад в умственные способности вносит окружение. Но это слишком эгалитарный[124] посыл, он не выдерживает проверки действительностью. Длинные стручки, короткие стручки… Умные родители – умные дети. Тупые родители – тупые дети. Лично я – гетерозигота[125]. Отец обладал блестящим умом. Мать была ирландская красавица, но совсем простая. Она жила в мире, где такая комбинация образует превосходную хозяйку дома. То, что отец мог выставлять напоказ.

– Ваша связь с Маккафри, – резко сказал я.

– Связь?.. О, ничего серьезней, чем просто жизнь и смерть.

Тоул рассмеялся. Я впервые услышал его смех – и, как я надеялся, в последний. Это была пустая диссонансная нота, вопиющая музыкальная ошибка, взвизгнувшая посреди стройной величавой симфонии.

– Я жил с Лайлой и Уилли-младшим в Джедсоне, на третьем этаже общежития. Стюарт с Эдди делили на двоих комнату на первом. Как женатому студенту, мне предоставили большую площадь – настоящую миленькую квартирку. Две спальни, ванная, гостиная, небольшая кухня. Но ни библиотеки, ни кабинета, так что я занимался за кухонным столом. Лайла превратила ее в жизнерадостное место – салфеточки, украшения, занавесочки, всякие женские штучки. Уилли-младшему совсем недавно исполнилось два годика, как я помню. Это был мой выпускной курс. У меня возникли проблемы с некоторыми предметами, необходимыми для поступления на медицинский, – физикой, органической химией… Я никогда не был вундеркиндом. Однако если я за что-то берусь и ни на что не отвлекаюсь, то могу отлично справиться с чем угодно. Мне отчаянно хотелось поступить на медицинский благодаря собственным заслугам. Мой отец – а до него его отец – были врачами, блестящими студентами. У меня за спиной шутили, что я унаследовал мозги своей матери, равно как и ее внешность, – они думали, что я не слышу, но я-то все слышал. Мне так хотелось показать им, что я могу преуспеть благодаря собственным силам, а не потому, что я сын Адольфа Тоула.