Она не умела стрелять

– Так ты не веришь, что она убила?

– Киллера на цепь не сажают, это смешно. Его, как правило, сразу прячут с глаз долой, чтобы заказчика не сдал.

– Я никогда тебя ни о чем противозаконном не просил, и ты имеешь право послать меня на хер. Я не обижусь.

Гена шумно вздохнул.

– Зачем она тебе, Михалыч? Только не ходи вокруг да около, не поможет. Ты мне платишь за службу, ее несу исправно, но в петлю не полезу, извини. Все зависит от того, насколько основательна твоя причина ворошить осиное гнездо.

Родион помолчал некоторое время, задумчиво всматриваясь в языки пламени, будто подбирал нужные слова.

– Хорошо. Я скажу, но решать тебе. Я встретил ее в понедельник, и она мне очень понравилась. Во вторник, во время интервью, назначил свидание. В тот же вечер она пропала. Вчера в Тополёвке я, как последний идиот, молился за нее, а сегодня мы нашли эту женщину на яйле с камнем на шее. Сплошные совпадения! Мистика, в которую я не верю, хоть ты меня убей! Я не понимаю, что происходит в этом гребаном Крыму, а главное – что происходит со мной. Я не понимаю, зачем мне это надо. Но я четко знаю, что должен ей помочь. Можешь считать меня ненормальным. Если ты откажешься, я сделаю это сам.

Гена подбросил дров, пламя вспыхнуло, взметнулось искрами, ровно загудело.

– Михалыч, – он был хмурым, – я не смогу найти киллера, он наверняка под прикрытием местного СБУ. Это не в моих силах, при всем уважении к тебе, даже если я подключу московское начальство.

– Киллер не нужен. Я изучал информацию, которая была в доступе. Им надо было закрыть хоть кого-нибудь в тот же вечер, но женщина исчезла. Время было потеряно, план не сработал. Еще неделя, другая, и кое у кого слетят погоны, об этом деле забудут навсегда. Я хочу, чтобы ты по-тихому собрал всю информацию. Надо доказать ее алиби, больше ничего. Кстати, она во время убийства была в психбольнице, ее там могли видеть. Также я сведу тебя с одним капитаном в управлении СБУ, он поможет с информацией.

– Почему ты решил, что капитан будет помогать?

– Будет. Он мне обязан по уши.

Гена не стал уточнять, чем же обязан Родиону украинский особист.

– А моя работа? Ты мне за ставку шофера и охранника зарплату платишь.

– Я тебе буду платить вдвое больше, а на работе напишешь заявление.

– А если она начнет умирать? Состояние более чем плачевное, может быть заражение крови.

– Если будет, тогда и решим, что делать, ответственность возьму на себя. А сейчас давай действовать по плану. Сначала попробуем вылечить.

Родион даже не представлял себе, какую меру ответственности придется брать на себя в случае плохого исхода, но раздумывать об этом уже не хотел – не было сил. Возникло чувство, что с ним теперь тоже все свершилось, благодаря Александре Романовой и ее нечеловеческой беде, и он как будто смирился с этим, наслаждаясь наступившим покоем.

На стене отчетливо тикали часы, потрескивали догорающие дрова. Гена подбросил поленьев, помешал вспыхнувшие головни кочергой, в комнату от камина хлынул жар.

– Хорошо, я займусь этим делом, вспомню прошлое. А как ты будешь без меня?

– Я уеду в Москву, домой. Мне надоело здесь. Тоска смертная. Крым из меня всю душу вытряс.

– А ее куда? – Гена кивнул в сторону закрытой двери.

– Есть одна идея, но об этом позже. Пока я хочу, чтобы ты остался с ней здесь, в доме, проколол антибиотиками и снотворным – пусть выспится. Ну, перевязки и всё такое… Я уеду на твоей машине, в городе оставлю на стоянке, вернусь к концу недели. А до субботы я как раз определюсь, где ее спрятать. Не получится, поживет в Коктебеле на даче.

– Михалыч, я на работе, мне не выбирать, куда пошлешь, туда и пойду. Но ты, такой благополучный, рискуешь головой. Зачем тебе это?

Родион криво усмехнулся, усмешка показалась Гене горестной, его шеф будто постарел лет на десять.

– Я рисковал в своей жизни только один раз – когда попал в шторм на яхте, да и то не очень сильно. В отличие от тебя, полковник, я чистоплюй. Возможно, это первый в моей жизни вызов, я его принял. Сам себе поражаюсь! В Крыму все не так, невозможно постоянно оставаться в зоне комфорта. Какая-нибудь дрянь обязательно догонит, как в случае с Александрой.

– Михалыч, это лирика, здравого смысла нет.

– Гена, от здравого смысла иногда становится тошно и хочется как раз лирики, как ты это называешь. Считай, что у меня кризис возраста, и я склонен, наконец, делать глупости. Тебя не заставляю.

– Ладно-ладно, это я так, пытаюсь отговорить…

– Через неделю спрячем Александру, если, конечно, не будет осложнений, вместе уедем в аэропорт, пусть все думают, что ты улетел со мной. Машину твою никто не видел, про дом знаю только я. Вот и действуй, руки у тебя развязаны. О связи договоримся.

– Лады, Михалыч. Считай, что ты меня убедил. Давно не занимался розыском, но, думаю, сноровку не потерял.

– Не потерял, – отозвался эхом Родион.