Она не умела стрелять

Они долго сидели у камина, вяло цедили водку, закусывая солеными огурцами, курицей и маринованными грибами. У обоих в этот поздний декабрьский вечер было странное ощущение полной перезагрузки. То, чем они оба занимались раньше, потеряло значимость и обесценилось окончательно, новый день обещал опасности. Вот-вот в их благополучное размеренное состояние ворвется стремительный поток ледяного воздуха и сметет устоявшиеся границы привычной жизни. Хорошо это или плохо? И нужно ли?

Гена, пререкавшийся больше для приличия, на самом деле, тихо радовался предложению, даже пальцы скрестил за спиной, чтобы Родион не передумал. Пять лет назад, когда он вышел в отставку и начал незаметно спиваться, Беловерцев нашел его через агентство, взял к себе и доверил охрану собственной жизни. Это придало Гениному бесцельному существованию новый смысл, первое время он ощущал себя востребованным и помолодевшим. Но Родиону никогда ничего не угрожало, и на своей новой работе, сытой и безопасной, Гена скоро почувствовал себя хорошо обеспеченным военным пенсионером. Оставалось спокойно доработать, уволиться и стариться за шахматами во дворике под московскими липами с такими же, как он, одряхлевшими сморчками, обсуждая простатит и политические новости. Он для того и дом в Соколином, подальше от Москвы купил – чтобы по горам походить, экстрим почувствовать, опасность понюхать, поохотиться втихую – хоть на зайцев, хоть на сусликов. Лишь бы только отодвинуть эту проклятую старость, забыть о ней хоть на время.

А Родион вообще не понимал, что с ним произошло. Ради иллюзорного обещания любви он готов был защищать совершенно незнакомую Александру, рисковать собственным благополучием, подставлять верного Гену. А если он все придумал от нестерпимой скуки? Нет, надо срочно уезжать отсюда! Вернувшись домой, он быстро очистится от крымской скверны, приструнит Виолетту, заживет прежней благополучной жизнью. Александру в Москве он забудет, с головой погрузившись в работу, откроет новые счета в офшорах, станет еще богаче. Пусть так. И, наверное, в глубине души будет гордиться тем, что хотя бы один раз в своей безмятежной жизни сумел принять жесткое, по-настоящему мужское решение и спас женщину.

А спас ли? Может, уже завтра за ним придут с наручниками? Может, это глупое ребячество? Идиот, что он натворил!

Собственные мысли показались Родиону чужими. Он попытался подумать более правильно, но не заметил, как уснул возле погасшего камина, смертельно устав от чужой беды и собственных незнакомых эмоций.

Ксана проспала, не шевелясь, до обеда следующего дня. Гена заходил, внимательно прислушивался к ее тихому дыханию и выходил, напряженно ожидая, что ей станет хуже. Когда он сварил картошку и снова появился в спальне, она, одетая в его белую просторную футболку, сидела на краю кровати и с ужасом в глазах рассматривала свои забинтованные ноги.

– Привет, сестренка, проснулась?

Она вздрогнула и пошатнулось, чуть не опрокинувшись набок, но крепко вцепилась пальцами в кровать, удержалась. Глаза ее стали растерянными. Широкий, приземистый, с темным лицом, покрытым оспинками, чуть приплюснутым носом и маленькими глазками, Гена, в отличие от обаятельного Родиона, благоприятного впечатления на дам не производил. Вот и сейчас, видимо, напугал своим внешним видом.

– Не бойся, я твоя сиделка, буду тебя лечить.

– Где я?

Ксана растерянно оглянулась и, казалось, готова была схватить в руки любой предмет, чтобы начать защищаться. Это было бы смешно, если бы он не знал, что она пережила.

Гена подошел, сел на скрипнувшую под его весом табуретку.

– Меня зовут Гена. Ты помнишь, что с тобой произошло? – она отрицательно покачала головой, в глазах забилось отчаяние. – Ты Александра Романова, вчера мы с Родионом Михайловичем Беловерцевым тебя нашли на яйле и привезли сюда.

Лицо ее вспыхнуло, губы задрожали. Ему показалось, что она готова расплакаться, но он не стал ее утешать – не хватало тут сопли разводить!

– Значит так, вот наш военный план, – он постарался улыбнуться ей как можно мягче, – сейчас я веду тебя в туалет, потом кормлю обедом, меряю температуру, колю лекарства, и ты снова спишь. Идет? Тебе надо как можно быстрее поправиться.

Ксана кивнула, две слезинки действительно капнули на бинты. Гена с раздражением подумал, что женщины неисправимы и, подхватив ее под руки, потащил в ванную.

После уколов она, накормленная и успокоенная, осталась, наконец, одна. Постель была сухая, чистая, в зашторенное тюлем окно лился неяркий зимний свет, очертания предметов казались смазанными. Она отлично помнила прошедшие события – побег, плато, пастуха с овцами, плеть, камень с цепью, – но эти страшные образы ее больше не тревожили, напоминая пестрые картинки – проявлялись и тут же пропадали, не оставляя никакого эмоционального следа. Не было сил пошевелить даже рукой, да и не хотелось, она блаженствовала. Не верилось, что совсем недавно она могла так сильно страдать. Разве это случилось с ней? Нет, невозможно…

Ксана не заметила, как провалилась в глубокий спокойный сон – без сновидений.