Она уходит по-английски (СИ)

В двадцать пять с танцев возвращался ночью. Я тогда в Рязанском училище учился. Деревенский был. На меня городская шпана напала. Пятеро на одного. Я четверых в нокаут отправил, а пятый - гад - сзади заточкой пырнул. В сантиметре от правой почки прошло железо. Так и валялся там в парке, пока старуха дворничиха не нашла и не вызвала "Скорую помощь"

Опять в реанимации лежал. Потом Афганистан. Горел в БМП. Лежу я, руками и ногами пошевелить не могу, а мои товарищи на моих же глазах тлеют, как угольки в печке. Сам - в госпиталь потом. В Чечне при зачистке села, пробив доски в окне дома, боевик дал очередь по нам из пулемета. Я в лужу, что рядом была, так лицом и повалился. Это меня и спасло. Ребят покосило моих всех.

- Жизнь - не подушка...

- Жизнь. Моргнуть не успел, как она пролетела, эта жизнь. Только вроде недавно тушенку с пленными духами ели на броне, а уже с сопляками вроде тебя разговариваю.

- Сам не заметил, как она для меня пролетела, - сказал я с грустью.

- И вот обширный инфаркт по дороге с Ростова, - продолжил десантник. - Как доехал, не знаю. Помотался по больницам и сюда приехал на замену сердца. Все говорили, что быстро, а тут уже почти полгода маюсь. С ума схожу.

- Не знаю даже, чего в этой ситуации сказать, но я сам без сознания был, когда меня на стол положили.

- Ладно, дал я маху сгоряча. Вижу, что молодой совсем. Тебе еще жить да жить. Сорвался.

- А вы, сын мой, сходите в храм тут при институте. Исповедуйтесь, причаститесь, и вам сразу легче станет.

Мы оба подняли глаза на голос. С нами рядом стоял батюшка в черном облачении с длинным деревянным крестом на шее. Его глубоко посаженные глаза на почти белом изможденном лице смотрели на нас пристально, но в то же время как-то заботливо и с теплотой. Был он весь какой-то непропорциональный. Высокое худощавое тело висело на впалых плечах, словно черное пальто на вешалке в гардеробе, и при этом коротенькие руки, маленький нос и низко посаженная шея. Странное сочетание.

Он держал руки внизу, скрестив их крест-накрест, и ногти на пальцах напоминали мне речные камушки: отбитые, неровные, шершавые.

- Отец Михаил, - представился он и слегка наклонил голову.

- Здравствуйте, отец Михаил, - сказал я.

- И вы, молодой человек, приходите. Неспроста все эти мучения на вас свалились.

- Отец Михаил, я в храм хожу иногда. Последний раз, когда крестным стал. Перед самой болезнью.

- Мало ходить в храм, сын мой. Храм должен быть внутри человека. Храм должен быть чистым, как лицо и руки. И золото должно быть внутри, а не снаружи висеть, а то, что крестным стал, это хорошо, только сие большая ответственность. Воспитание за тобой, присмотр. Давно ли ты видел своего крестница или крестницу?

- Да как сказать. Не много и ни мало.

- Вот. Плохо это. Поддерживай обязательно связь с чадом духовным своим. Тебе отвечать на Страшном суде перед Богом за себя и за крестника.

- Хорошо... - пролепетал я.

- В детстве я достал из бидона маленького пескаря, рассмотрел его со всех сторон, держа за хвостик, и кинул назад в речку, - сказал задумчиво священник. - Так с чешуей на ладошке я впервые понял, что такое делать добро по любви к Богу. Ведь он столько создал всего для нас. Не только рыбу, но и животных, птиц. Целую живую планету в холодном космосе. Все пропитано его любовью к нам.

А потом в Афганистане служил санитаром. Последний из тех, кого я вытащил с поля боя, был десантник Иван. Мне было очень тяжело его тащить волоком по земле, но я тащил. Все по той же любви к Богу. Я знал, что в этом обгорелом, контуженом теле, еще живет душа, самое дорогое, что есть во Вселенной.

Тут я заметил, как выражение десантника быстро меняется. Он кидается на отца Михаила и обнимает его, что есть сил.

- Отец Михаил, так это был я! Я! Я это был! Ущелье! 1984-й год!

Отец Михаил посмотрел на него, прищурился и сказал:

- Да, может быть, и вы. Много воды с тех самых пор утекло, сын мой.

Десантник Иван тряс своей вялой рукой руку отца Михаила и все говорил и говорил без остановки слова благодарности, а отец Михаил, в свою очередь, благословил Ивана во имя отца и сына и святого духа.

Десантник Иван впервые, наверное, за десяток лет расплакался и побрел по коридору в палату, обещав прийти на исповедь. Утром следующего дня он умер, сразу после завтрака, ругаясь с дворниками, высунувшись из окна.

Отец Михаил сказал, что покинул Афганистан в 1983 году и вытаскивал он не из "БМП" в ущелье, а из горящего "Урала" на песчаной дороге, недалеко от Кабульского аэропорта, что и спасло им жизнь.

- Но сам Иван этого не узнает уже никогда, да и не зачем, - сказал отец Михаил. - Так что это не мог быть Иван.

Когда я рассказал про счастливые случайности спасения десантника, отец Михаил только удивился и сказал: "Какое терпение и милосердие у Всевышнего".

Однажды, после очередной капельницы, папа снова выкатил меня в коридор и пошел пообедать в чебуречную возле метро. Прошло совсем немного времени, как я услышал голос отца Михаила за спиной: