Они сражались за Родину. Русские женщины-солдаты в Первую мировую войну и революцию

Некоторых авторов-мужчин ужасала сама мысль о женщинах-воинах, поэтому они пытались приуменьшить их значение. Один британский журналист заявлял, что «в начале войны подобные случаи были чрезвычайно распространенными, но общее отношение к ним в России было неодобрительным» [Marsden 1916: 102]. Используя выражения вроде «чрезвычайно распространенные» или «общее отношение», автор намекает, что здравомыслящая часть страны была вынуждена уступить иррациональным прихотям чересчур решительных, но заблуждающихся женщин. Он признает, что подобные женщины «заслуживают внимания», но тем не менее пытается приуменьшить масштабы этого явления, заявляя, что «присутствие в многомилионной русской армии нескольких десятков женщин объясняется всего лишь законом средних чисел», и умаляет их достижения, утверждая, что «не в этой области русские женщины проявили себя по-настоящему» [Там же].

Некоторые западные обозреватели объясняли столь необычное явление, как участие женщин в боевых действиях, русской исключительностью. Западный мир взирал на Российскую империю как на что-то мистическое и немного подозрительное. Многих иностранцев мучила дилемма, которая до нынешнего дня определяет отношение к России: восток это или запад, Азия или Европа? Русских считали экзотическим, даже варварским народом, а их страну – отсталой, с гнетущей политической атмосферой [Strakhovsky 1961]. Типичного русского человека зачастую изображали крепким и сильным, способным вытерпеть невыносимую боль и оправиться от страшных ран, но не слишком самостоятельным и сообразительным [Pares 1931: 289–291]. Русская армия отличалась стойкостью, мужеством и способностью переносить суровые условия, благодаря чему компенсировалась ее недостаточная обученность и нехватка технического оснащения. Отзывы о женщинах-солдатах в значительной степени согласовались с подобными взглядами: их считали сильными и физически крепкими, чрезвычайно самоотверженными и бесстрашными, способными переносить тяжелейшие военные условия [Liddell 1916: 231].

Гендерная модель, характерная для России, также воспринималась как отличная от западной. Отмечалось, что русские женщины часто занимаются тяжелым физическим трудом в полях и на заводах, тогда как на Западе подобная работа предназначена главным образом для мужчин. Русские женщины наравне с мужчинами участвовали в революционном движении, совершая политические убийства и террористические акты. Некоторые считали, что среднестатистическая русская женщина сильнее физически и более устойчива к трудностям, чем среднестатистическая западная. Таким образом, по мнению многих иностранных авторов, русские женщины лучше, нежели западные, подходили для участия в боевых действиях. Гендерные отношения в России иногда расценивались как более равноправные. Журналист лондонской газеты The Graphic, рассказывая о женщинах в русской армии, утверждал:

Судя по всему, в России нет противостояния полов. Линия полового разграничения очень тонкая. Мужчины и женщины не ведут обособленную жизнь. Обычно они работают бок о бок – например, в поле, вместе изучают медицину или политику в университетах. Всем известно, что… среди анархистов женщин не меньше, чем мужчин. Вполне естественно, что те, кто обладает львиным сердцем и склонностью к приключениям, охотно участвуют в этом великом начинании [Warrior Women 1915 № 55: 42].

Если этот автор интерпретировал особый вид гендерной интеграции, существовавший в России, как признак более прогрессивного и гендерно равноправного общества, то другие рассматривали столь тесное взаимодействие полов как признак более низкого уровня цивилизованности. Некоторых шокировало, что женщины солдаты размещаются в казармах вместе с женатыми солдатами-мужчинами. Один англичанин пытался объяснить это тем, что «северные народы не столь щепетильны в вопросах взаимодействия полов. Мужчины и женщины спят вместе в одном помещении в своих избах, на хуторах ит. д.» [Morse 1915:69]. Очевидно, он считал это особенной чертой такого особенного русского народа. Один американский автор пришел в смущение, обнаружив, что после Февральской революции отношения полов в России стали еще более «свободными»: