Они сражались за Родину. Русские женщины-солдаты в Первую мировую войну и революцию

Хотя приказ стремился устранить многие явления, вызывавшие у солдат наиболее сильное недовольство, и уничтожить самые ненавистные элементы патриархальной армейской структуры, он вместе с тем создал условия, затруднявшие поддержание порядка и сплоченности в некоторых воинских частях. С чрезвычайным недоверием относясь к офицерам, происходившим, как правило, из высших классов, многие солдаты, большинство которых были мобилизованными крестьянами, спешили обвинить своих командиров в сочувствии старому режиму. Насилие в отношении офицеров стало серьезной проблемой после Февральской революции [Росс 1994: 76]. Институт солдатских комитетов также создавал трудности для внутреннего порядка и дисциплины. Хотя эти комитеты были призваны поддерживать интересы солдат во всех сферах, кроме непосредственно боевых действий, к ним иногда прибегали, чтобы оспорить приказы вышестоящего начальства по поводу участия в опасных маневрах. Таким образом, хотя войска сохраняли «оборонительную позицию» и были готовы отражать нападения на Россию, сами они зачастую не были склонны переходить к наступлению.

Такая позиция не была распространена в армии повсеместно, однако на некоторых участках проявлялась довольно значительно, вызывая тем самым у начальствующего состава серьезные опасения, пойдут ли военные в атаку, когда настанет время. Многие русские солдаты проявляли «неожиданную неохоту», как отмечает историк Луиза Хинен: «Армия изменилась: ее структура перестроилась, ее уставы коренным образом преобразовались, а солдатами завладели мысли о земле и мире» [Heenan 1987: xiv]. На некоторых участках усилилось дезертирство, поскольку солдаты восприняли дарованные им права и свободы как шанс прекратить участие в войне и вернуться домой в поисках новых возможностей. Сильнейшим мотивом, побуждавшим солдат-крестьян покидать фронт, было желание получить в собственность землю, на которую они, как сами считали, имели право после отмены старого порядка. Мятежи в некоторых подразделениях стали более частыми, продолжительными и кровавыми. Главнокомандующий русской армией генерал М. В. Алексеев незадолго до своей отставки в середине мая 1917 года писал: «Внутреннее разложение [в армии] достигло своего предела… Войска представляют угрозу уже не врагу, а собственному Отечеству. Увещевания и призывы на массы уже не действуют» [Алексеев 1927: 17].

Некоторые подразделения, особенно кавказские и казачьи полки на Юго-Западном фронте, сохраняли внутреннюю целостность и по-прежнему повиновались приказам командования, но в других подразделениях разложение достигло значительной степени. Новости из столиц зачастую медленно достигали фронта, однако войска не были изолированы от политической обстановки в тылу и не оставались к ней безучастными. Реакция солдат-крестьян разнилась в зависимости от региона: на севере они были настроены более радикально, чем на юге, но многие восприняли Февральскую революцию как силу, которая освободит их от гнета царизма, в том числе от обязательной воинской повинности.

В первые месяцы после Февральской революции общественное мнение оценивало положение в армии как чрезвычайно опасное. Считалось, что армия балансирует на грани полного распада. В частности, как отмечает Уайлдмен, дезертирство вызвало огромную «общественную обеспокоенность состоянием армии… прежде всего потому, что последствия дезертирства были заметны (или казались таковыми) в каждом крупном городе». Такая точка зрения появилась уже в начале весны 1917 года, когда в войсках на фронте «дезертирство почти не отмечалось и в процентном отношении мало влияло на боевую мощь» [Wildman 1980: 362–363]. Кроме того, многие считали неизбежным новое наступление Германии, и армия в ослабленном состоянии была неспособна его отразить. Провоенные силы часто намеренно преувеличивали проблемы на фронте, чтобы представить ситуацию более безнадежной и заручиться общественной поддержкой. Впрочем, в то же время многие граждане надеялись, что с новым правительством, якобы радевшим за «истинные» интересы российского народа, боевой дух войск усилится достаточно, чтобы стало возможным возобновить наступление [Росс 1994: 75].