Оно-но-Комати

Наоми пожала плечами, она была мудрой женщиной.

– Зависть.

– Зависть?

– Ну, да, зависть. Твоя тётушка уже идёт к закату, а ты – ты сама весна, цветущая сакура, диковинный цветок. Ты ещё можешь стать намного ближе к императору, чем она.

В комнату вошла служанка и, низко мне поклонившись, протянула мне новое кимоно красного цвета с нанесённым на нём рисунком в виде белых цветов цветущей сакуры.

– Нам пора собираться, – произнесла г-жа Наоми, – Император Ниммё проявляет признаки нетерпения. Одень это кимоно и посмотри, как ты хороша. Соблазнив императора, ты можешь отвратить его от этих коварных Фудзивара. Я верю, придёт время, и наш древний род Эмиси вернёт своё главенствующее положение при дворе.

– Моя тётушка и Кимико тоже будут в собрании? – спросила я.

– Возможно, – уклончиво ответила Наоми-сан, – во всяком случае чиновники и их родственники приглашены на такое грандиозное событие.

– Грандиозное событие? – удивилась я, – в чём же его грандиозность, Наоми-сан?

– Давно в Киото так не славили богов и искусство, лишь много веков назад, когда эмиси были приближёнными к императору, но, увы, эти времена уже прошли.

Наоми грустно вздохнула. Я одела кимоно, служанки нанесли мне грим, украсили цветами. Приближался вечер.

Когда мы ехали в повозке ко дворцу, я рассказала Наоми о своём детстве и о том, как несколько лет назад я так хотела увидеть императора, что даже спорила со своей сестрой Кимико и проиграла ей свой ужин.

Наоми улыбнулась:

– Но теперь твоё желание исполнится, ты увидишь нашего молодого императора.

– В тот день я встретила лишь императорского самурая Тэкэо.

– Так значит, ты уже была во дворце?

– Нет, это случилось в саду сакур в небольшой беседке.

– Я думаю, все эти годы ты вспоминала самурая Тэкэо, – предположила Наоми.

Я смутилась.

– Да, так иногда бывает, когда ты уже близка к тому, чтобы мечта твоя исполнилась, ты не жаждешь её исполнения.

Лицо Наоми вытянулось от изумления:

– Неужели ты уже не хочешь видеть нашего императора? – просила она.

Я пожала плечами:

– Не мучайте меня, г-жа. Я не хочу, чтобы мысли мои блуждали, подобно диким зверям.

Она сжала мою руку:

– Не волнуйся. Я уверена, всё пройдёт хорошо, и мы ещё покажем этим выскочкам Фудзивара.

Она думала, что я волновалась перед встречей с императором Ниммё. Однако я думала о Кимико, о том, как она встретила меня, и боль ещё сильнее окутывала мою душу.

Развратная женщина….Да, Кимико была права, я и есть развратная женщина. Нет больше скромной мечтательной Оно-но, так любившей слушать пение Океана.

Во дворце, где собралась многочисленная публика после танца, посвящённого семи богиням, я была представлена императору Ниммё. Вместо императора я увидела на его месте самурая Тэкэо (который так внимательно смотрел на меня что я покраснела от смущения).

«Самурай Тэкэо-Ниммё» изменился за эти годы. Некоторая стыдливость, свойственная юности, исчезла; на меня смотрел уверенный в себе человек, обладающий жёстким взглядом. Этот взгляд пронзил меня, словно, копьё.

Ему исполнилось тридцать пять лет; по правую сторону от него сидела императрица-мать Татибана-но-Катико; по левую – две его официальные супруги (как я узнала позже их звали: Фудзивара-но-Набуко и Фудзивара-но- Такуси). Я вздрогнула и низко склонилась, как и полагалось подданной.

– Я наслышан о Вас, Оно-но-сан, – произнёс Тэкэо-Ниммё знакомым мне голосом, который я столько раз слышала в своих снах, – Вы могли бы стать гордостью моего гарема.

Все эти ничего не значившие дворцовые фразы являлись лишь соблюдением этикета. Они не трогали меня. Моё сердце было разбито, и я пожелала удалиться.

– Хорошо, – произнёс Ниммё, – но сначала Вы усладите наш слух декламацией Ваших стихов.

Потрескивали факелы, освещая роскошное пространство императорского дворца, я вновь поклонилась и начала читать свои стихи.

…..

«Он на глазах

Легко меняет цвет,

И изменяется внезапно.

Цветок неверный он,

Изменчивый цветок,

Что называют – сердце человека.

.

От горестей мирских

Устала….корни отрубив,

Плакучею травою стану.

Нашлось б теченье,

Что вдаль

Возьмёт.

.

От студёного ветра

Краснеют и осыпаются….

Тихо, словно, тайком,

Слой за слоем

Ложатся на сердце

Листья горестных

Слов…..

.

Печальна жизнь,

Удел печальный

Дан

Нам, смертным всем,

Иной не знаем доли.

И что останется?

Лишь голубой туман,

Что от огня над пеплом

Встанет в поле……

.

Погоди,

О, кукушка,

Летунья в сумрак заочный,

Передашь известье:

Что я в этом дольнем мире

Жить осталась доле.

.

Пусть скоро позабудешь ты

Меня, но людям ты

Не говори ни слова……

Пусть будет прошлое

Казаться лёгким сном.

На этом свете

Всё недолговечно!

……..

Я присела в поклоне, окончив стихи; мне было грустно, несмотря на множество горевших здесь факелов. Грусть совсем не исчезала, хотя я надеялась, что она развеется при таком скоплении слушающих и смотревших на меня.

В этом воцарившемся молчании было что-то философское. Казалось, замер весь мир. Где-то среди присутствующих в этой огромной дворцовой зале я разыскала глазами тётушку Акиру и Кимико, готовившуюся вступить в свиту фрейлин императрицы-матери.

Мне показалось, что Кимико смутилась и опустила глаза.