Оно-но-Комати

Я вновь осталась одна. Здесь было темно, холодно и неуютно, в гнезде горел один единственный факел, который трещал. Мои руки были связаны. Я легла на лежанку, поджала ноги и углубилась в собственные воспоминания.

Я думала о своём детстве, о далёкой равнодушной горе Фудзи-яма, взирающей на меня с высоты недосягаемых небес. Я слышала отдалённый плеск Океана. Он был всегда моим неотъемлемым спутником на моём жизненном пути. Далёкий вулкан пока «молчал», но в давние времена он просыпался, и тогда бешенные языки пламени грозили уничтожить собой всю землю. Я, будто, слышала стоны тех, кому вулкан оборвал жизни, их дикий плач разливался холодными волнами в глубине моего сердца. Я порылась в своём вещь-мешке, вытащила истёртый временем портрет Сапфо. Её огромные глаза, словно, проникали внутрь меня и пронизывали насквозь. Я провела пальцем по истёршемуся листу бумаги. Этот портрет, подаренный мне когда-то монахом Акайо, я всегда носила с собой, как напоминание об этой великой женщине.

Сапфо поклонялась великой богине Афродите. Кому же поклоняюсь я, Оно-но Комати? Лишь собственному сердцу и своей любви.

Я не помню, сколько времени я пролежала без еды и питья. День слился с ночью для меня.

Вдруг звон ключей разбудил меня. Огонь факела охряными разводами отразился на каменных выступах темницы. Не хватало ещё одного факела, тогда здесь было бы намного светлее. Для чего мне свет, если на душе тьма? Слёзы уже высохли. Дверь темницы открылась, и вошёл самурай в сопровождении двух красиво одетых женщин. В одной из них я узнала Кимико. На ней было красное кимоно, какие носят изысканные аристократки Киото. В руках она держала розовый зонтик из шёлка, каким обычно закрываются от палящих лучей полуденного Солнца. Значит, в темнице я провела ровно сутки, и Солнце вновь струится над разрастающимся во все стороны улицами Киото. Посмотрев на горевший факел, Кимико зажмурилась. Она была красива, как никогда.

Второй женщиной была Хакира, моя старшая сестра. Несколько прядей поседевших волос выбилось из её причёски, однако лицо всё ещё оставалось свежим и молодым. Глаза Хакиры были красными от слёз; наверное, всю ночь накануне она ревела. Бедная моя Хакира! Самурай поклонился и удалился, мы остались втроём.

Я обняла Хакиру, мы обе обнялись, прослезились, в то время, как Кимико смотрела на нас. О чём она думала в тот момент? Этого я не знала. Затем я подошла к красавице Кимико, мы долго смотрели друг на друга, словно, две стоящие в храме статуи.

Кимико опустила глаза            .

– Как ты могла, Кимико! Как ты могла! Что плохого сделал тебе император? Ты, как змея, отравила молоко, предназначенное для благодеяний.

Кимико стояла, наклонив голову, затем вдруг она посмотрела с вызовом на меня, при этом глаза её сверкнули:

– Я служу императору Монтоку и императрице Татибане! Я всегда была верна им и считаю, что династия фудзивара сделала много для процветания Японии.

– Ты предала меня, и это несмотря на то, что я тебя любила всегда и защищала. Когда я приехала в Киото через несколько лет после нашего расставания, ты стеснялась меня, думая, что я по своей природе распутна. Ты отвергала мысли того, почему я такой стала. Я всегда тебя любила.

– А теперь уже не любишь?

Вопрос Кимико застыл в воздухе.

– Любовь не уносится бесследно, подобно ветру. Нет, она существует, но сердце моё ранено. Я люблю императора, и из-за тебя он сейчас умирает, и никто не в состоянии ему помочь, потому что опасный яд всосался в его тело. Зачем, зачем ты так поступила, Кимико?!

Она молчала. Ни единой слезинки не показалось на её красивом лице, побелённом пудрой, согласно моде. Наконец, сдавленным голосом Кимико произнесла:

– Прости меня.

Она вышла, и мы остались вдвоём с Хакирой. Мы молчали, не в силах и не в состоянии произнести ни единого слова, словно, что-то сковало наши рты. О чём думала Хакира в тот момент? Она подошла ко мне ближе, и мы снова обнялись. Я, как маленький ребёнок, зарыдала на её плече.

– Скажи, скажи, что он не умирает! Скажи, что он будет жить, – прошептала я, но она продолжала молчать, хотя я ждала, что она переубедит меня в моих словах.

– Завтра меня казнят, – прошептала я, однако эти слова вовсе не показались мне пугающими, – так распорядилась императрица. Она желает моей смерти. Причём, она не хочет, чтобы я покончила с собой, она желает моей прилюдной казни.

– Я спасу тебя, дорогая. Ты не умрёшь. – с надрывом в голосе произнесла Хакира, – ты должна жить.

– Но я не желаю жить….без него.

Пришёл самурай и сказал, что наше свидание окончено.

– Вы должны уходить, – сказал он, обратившись к Хакире.

Я снова осталась одна, через некоторое время воздух в темнице стал холоднее, и я поняла, что на Киото опустилась глубокая ночь.

Мне принесли небольшую лепёшку и похлёбку из водорослей, но я не хотела есть, несмотря на то, что силы покинули меня. Утром слуга унёс мой ужин нетронутым.

Находилась ли ты когда-нибудь в темнице, когда вокруг тебя стены, ты скована цепями, и сюда не проникают лучи света, как не проникает надежда?