Позже, когда у Джейн Эллиот брали интервью, она рассказала, как ее замечательные, отзывчивые третьеклассники очень быстро превратились в противных, порочных и склонных к дискриминации ребят.
На следующий день, продемонстрировав настоящую силу и власть, она просто отменила прежние правила, и дети приняли это с такой же готовностью, с какой принимали всю «полученную ранее мудрость». По мере того как менялись правила, менялись и дети. Угнетенные процветали, новой насмешкой стало слово «голубоглазый», а избранная группа справлялась на уроках лучше и быстрее.
Когда годы спустя у детей брали интервью, они говорили о своем опыте и вспоминали чувство беспомощности и унижения, вызванное физическими особенностями, которые они не выбирали и не контролировали. Я полагаю, что та школа не отличалась от моей.
Там не было чернокожих детей и не было чернокожих учителей. Когда я поступил в медицинскую школу, на моем курсе тоже не было чернокожих студентов, не было чернокожих лекторов или профессоров. На самом деле я не помню, чтобы меня учил хоть один чернокожий врач, пока я не устроился на работу в Южном Лондоне в 1980-х годах.
И вдруг я, молодой стажер-психиатр, вошел в отделение, и двенадцать из шестнадцати пациентов там были чернокожими. Стивен Лоренс[11]
был все еще жив, об институциональном расизме еще не говорили, и если жизни чернокожих имели значение, то, похоже, доказательств этому было немного.– Вы меня не поймете, – сказал первый пациент, которого я встретил, тридцатилетний мужчина по имени Лео. У него была поразительная внешность.
– Возможно, вы правы, – ответил я.
Он подозрительно посмотрел на меня.
– Какой в этом смысл? Дежурный врач так и не осмотрел никого из нас. Он просто пришел и сказал продолжать принимать те же лекарства.
– Это ужасно, – согласился я. – Почему вы здесь?
– Это недоразумение. Со мной все в порядке.
– Можете ли вы сказать мне, почему вас определили в психиатрическую больницу?
Это все, что я знал о нем.
– Меня забрала полиция. Я только что вышел. Они замечают меня. И всегда останавливают.
– Вас трудно не заметить. Вы, должно быть, метра два ростом…
Лео посмотрел на меня и рассмеялся.
– Нет, дело не в этом. Во всем виноват цвет моей кожи.
– Я вижу черного человека.
Лео кивнул, как будто я прошел какой-то тест.
– Когда вы выходите на улицу?
– В основном в ночное время.
– Вас уже отправляли в психиатрическую больницу?
– Да, три-четыре раза. Всегда отправляют в психушку, когда я на взводе.
– Из-за наркотиков?
– В маниакальном состоянии, – поправил он меня.
Я заметил свое собственное предубеждение.
– Когда у вас впервые проявилось биполярное расстройство?
– В колледже. Это все стресс из-за учебы. Мне было трудно справиться. Надо мной издевались.
Трудно представить, что такой крупный мужчина, как Лео, стал жертвой издевательств, но это случается чаще, чем мы думаем.
Я встречал не одного «крупного мужчину» в больнице, на которого нападал кто-то поменьше. Все дело в том, что важно быть «альфачом».
– Не только издевались, – продолжил он, – я никогда не знал, как вписаться. Знаете, ты просто родом из черной семьи, и тебя не принимают. Вот это случилось и со мной.
Он закатал рукава рубашки, обнажив предплечья. На них виднелись глубокие старые шрамы.
– Раньше я резал себя, потому что не мог справиться со стрессом,[12]
– на самом деле это было глупо, но я притворился, что получил шрамы в драке. Хотя это не так.– Семья отвергла вас?
– В колледже у меня был хороший учитель, который рассказывал всякие вещи, ну, вы знаете, о жизни. Он взял меня под свое крыло. Но потом он ушел. У мамы были проблемы с алкоголем, а папы у меня не было. Видите, я же говорил, что вы меня не поймете.
– Однажды учитель сказал мне, что я недостаточно умен, чтобы стать врачом, – ответил я. – Я думаю, это заставило меня работать усерднее, но также вижу, что это могло разрушить мою мечту. А кем вы хотели стать?
– Мне нравилось что-то строить. Искусство, что-то в этом роде.
– Вы хотели стать строителем? Архитектором?
– Нет, я не был настолько умным. Я работал на стройке, но меня уволили, потому что я заболел – начальство не хотело, чтобы я возвращался, и, честно говоря, мне было неприятно находиться на улице в таком состоянии.
– Что происходит, когда вы на взводе?
– Я раздеваюсь. Бегаю повсюду. Много говорю. Чувствую себя великолепно. Я полон энергии. Как будто я на наркоте.
– Когда полицейские вас замечают, они проверяют, все ли в порядке?
Лео поморщился.
– Можно и так сказать, но я ударил парочку из них, когда меня впервые арестовали. Я был болен – а тогда бушевали общественные беспорядки, – они этого не забыли.
– Расскажите мне о своем альбинизме. Как это влияет на вас?
Людям с альбинизмом не хватает фермента тирозиназы, который необходим организму для выработки меланина – пигмента, окрашивающего кожу, глаза и волосы. Кожа Лео была бледной, глаза – голубыми, а волосы – оранжево-русыми.
– Когда я был маленьким, маму постоянно спрашивали, ее ли я ребенок. Раз или два, когда я стал немного старше, какие-то белые дети спрашивали, что я делаю, ну, с моей мамой.