Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни

Однако иногда и в самом деле кажется, будто он полагает, что именно этот тезис и следует критиковать. Он называет адаптационизм «чистым адаптационизмом» и «панадаптационизмом» – по-видимому, имея в виду учение, будто каждый признак каждого организма можно объяснить выработавшейся в результате отбора адаптацией. В своей последней книге, «Муравей и павлин», Хелена Кронин, специалистка по философии биологии, с особой проницательностью диагностирует это представление430. Она ловит Гулда в тот момент, когда он соскальзывает как раз к этому неправильному толкованию:

Стивен Гулд говорит о «возможно, самом фундаментальном вопросе эволюционной теории», а затем, что характерно, формулирует не один, а два вопроса: «Насколько уникальным является естественный отбор как фактор эволюционных изменений? Все ли признаки организмов следует считать адаптациями?»431 Но естественный отбор может быть единственной подлинной причиной адаптаций, не будучи причиной всех характеристик; можно утверждать, что все адаптивные характеристики являются результатом естественного отбора, не утверждая при этом, что все характеристики на самом деле являются адаптивными432.

Естественный отбор может оставаться «уникальным фактором» эволюционных изменений, даже если многие признаки организмов не являются адаптациями. Адаптационисты всегда ищут – и должны искать – адаптивные объяснения привлекших их внимание признаков, но эта стратегия не делает кого-либо приверженцем карикатуры, которую Гулд называет «панадаптационизмом».

Возможно, мы лучше поймем, что критикует Гулд, если изучим предлагаемую им замену. Какие альтернативы адаптационизму, способные стать элементами рекомендуемого ими плюрализма, выдвигают Гулд и Левонтин? Главной является идея бауплана (Bauplan) – немецкий архитектурный термин, усвоенный некоторыми континентальными биологами. Этот термин обычно переводится как «горизонтальный план» или «поэтажный план», на котором даны очертания строения (вид сверху). Забавно, что в кампании против адаптационизма на первый план выдвигается архитектурный термин, но если посмотреть, как продвигали его первые теоретики бауплана, то в этом безумии обнаружится определенная логика. Адаптация – говорили они – может объяснить поверхностные модификации конструкции организмов с целью приспособления к окружению, но не их фундаментальные черты: «Важные стадии эволюции – составление самого бауплана и переход между баупланами – неизбежно нуждаются в неких иных неведомых и, быть может, „внутрисистемных“ механизмах»433. Горизонтальный план не разработан эволюцией, а откуда-то дан? Не правда ли, звучит несколько сомнительно? Заимствовали ли Гулд с Левонтином эту идею у континентальных мыслителей? Вовсе нет. Они поспешно допустили, что английские биологи были правы, «отвергнув эту сильную форму как почти призывающую к мистицизму»434.

Но стоит нам отвергнуть мистическую версию бауплана – и что остается? Наш старинный приятель: заявление, что качественное обратное конструирование принимает в расчет процесс строительства. Как пишут об этом Гулд и Левонтин, с их точки зрения, «нельзя отрицать, что, когда изменение происходит, оно может возникнуть при посредстве естественного отбора, но следует оговориться, что ограничения так жестко определяют возможные пути и способы изменений, что сами ограничения становятся наиболее интересным аспектом эволюции»435. Как мы видели, ограничения, несомненно, важны вне зависимости от того, являются ли они наиболее интересным аспектом эволюции. Может быть, адаптационистам (как и искусствоведам) нужно постоянно об этом напоминать. Когда Докинз – князь адаптационистов, если таковой у них имеется, – говорит: «Существуют некоторые формы, в которые определенные роды эмбрионов, по-видимому, неспособны развиться»436, – он предлагает одну из формулировок этого тезиса об ограничении бауплана, и, по его словам, для него это было своеобразным откровением. Он был вынужден согласиться с этим, изучив собственные компьютерные модели эволюции, а не статью Гулда и Левонтина, но позволим им добавить: «Мы же говорили!»