Опасная профессия

В Риме у меня была запланирована встреча в левом издательстве «Риюнити» («Editori Riuniti»), которое как раз в то время выпускало небольшую книгу Роя об Октябрьской революции «La Rivoluzione D’Ottobre Era Ineluttabile?» («Свершение Октябрьской революции было неизбежно?»). На русском языке это был очерк, а не книга. Рой прислал его мне для включения в следующий выпуск альманаха «Двадцатый век». Дополнив очерк еще одной статьей Роя и рядом комментариев, итальянское издательство превратило его в небольшую книгу с бумажной обложкой. В 1977 году отмечалось шестидесятилетие Октябрьской революции, и этот юбилей создавал читательский спрос, наиболее заметный, судя по заказам, в Италии и во Франции.

Владимир Яковлевич Лакшин поднимает перчатку

Когда мы вернулись в Лондон, интерес прессы к Уральской ядерной катастрофе уже угас. Можно было возобновить спокойную работу в институте. В 1977 году мне предстояло участие в двух симпозиумах по проблемам старения, первый – в Голландии, второй – в ФРГ, а также планировалась новая поездка в США на ежегодную конференцию Американского геронтологического общества в Сан-Франциско. Для научных обсуждений хотелось подготовить новые экспериментальные данные. Кроме сравнительного изучения хроматиновых белков в органах молодых и старых мышей, мы включили в анализы и локальные раковые опухоли печени (гепатомы), которые обнаруживаются в популяциях старых животных.

Вечерами и в выходные дни я начал подготовку к изданию второго номера альманаха «Двадцатый век», который по содержанию оказывался интереснее первого. В него входила большая, ярко написанная статья А. Красикова (псевдоним Михаила Байтальского) «Товар номер один» – история водки на Руси и в СССР, отрывки из книги лагерных воспоминаний Александра Лебеденко «Будни без выходных» (из портфеля неопубликованных произведений, поступивших в «Новый мир» и переданных Рою Твардовским в 1970 году) и большой очерк В. Я. Лакшина «Солженицын, Твардовский и “Новый мир”». Именно этот очерк, как были уверены Рой и я, мог вызвать наибольший интерес как у советских, так и у западных читателей не только потому, что был прекрасно и эмоционально написан, но и благодаря высокой репутации автора, которого иногда, и не без оснований, называли советским Добролюбовым. Лакшин, кроме того, был заместителем главного редактора «Нового мира» и близко общался с Твардовским и Солженицыным. Своими очерками о первых произведениях Солженицына, печатавшихся в «Новом мире», он поднял планку славы писателя с уровня одного из лучших советских до одного из лучших в русской литературе. После разгона редакции в 1970 году Лакшин, оказавшись без работы, согласился занять должность в редакции журнала «Иностранная литература», которую все его друзья рассматривали как временную.

Я познакомился с Лакшиным в 1962 году, и мы быстро стали друзьями. Владимир Яковлевич, помимо множества профессиональных достоинств и талантов, которые ценились в литературном мире и читателями, обладал редким благородством и обаянием. К тому же он был человеком долга и чести.

Когда в 1975 году в Москве начала циркулировать книга Солженицына «Бодался теленок с дубом», рисовавшая, как я уже писал (см. главу 29), искаженные портреты Твардовского и большинства членов редколлегии «Нового мира», попытки дать какой-то ответ через западную прессу сделали дочь Александра Трифоновича Валентина и Рой. Со стороны членов бывшей редколлегии или писателей, вошедших в литературу именно благодаря Твардовскому, никаких попыток полемизировать с Солженицыным не было. В середине декабря 1975 года я получил от Роя письмо, пришедшее диппочтой из Хельсинки: