Опасная профессия

Их странный союз, явился порождением бездействия самого Глушенко, когда мать была единственным человеком, кто играл в жизни дочери хоть какую-то роль. Как я понимаю, отец – странно называть этого человека отцом, но, тем не менее, – не часто баловал семью присутствием; больше того, его отсутствие оказывалось для семьи в некотором роде благодатью, дарующей каждой определенную свободу действий. Ныне же, когда всякое упоминание о нем будет забываться, свобода эта, стала обретать конкретные черты.

В лице заводимых любовников в том числе. Я не знаю, сколько места и времени занимает Антон в Наташином сердце, быть может, много; теперь больше, чем до моего знакомства с Тамарой Игоревной. Могу сказать, что мать пошла по стопам дочери. И, пользуясь неоспоримым правом хозяйки, пригласила нового знакомого в дом и разделила с ним постель. Что же до возражений, здесь они не более уместны, чем в любой иной ситуации; мне думается, Тамара Игоревна попыталась разрешить проблему, долгое время ее мучившую. Ей необходимо забыть все: прошлую жизнь, мужа, страхи и невзгоды. Мне же… право, я не знаю, чего же я жду от этой связи.

Я немножко восхищаюсь и немножко боюсь ее, примерно в равных пропорциях. Тамара Игоревна действует на меня гипнотически, я и предположить не мог, что на третий день моего пребывания в этом доме окажусь в ее объятиях.

Случившееся тем вечером до банальности обыденно. Когда я лег в постель и собирался выключить ночничок у изголовья, дверь в комнату распахнулась и закрылась вновь столь же быстро, пропустив внутрь Тамару Игоревну. Она подошла к кровати, полы халата распахивались при каждом движении, обнажая точеные ноги хозяйки, и произнесла фразу никак не вязавшуюся с ее появлением.

– На улице идет дождь. Сильный дождь.

Присела на кровать, я протянул к ней руку, но Тамара Игоревна тотчас же отстранилась, поднявшись, сбросила халат на ковер и, дав секунды три времени на то, чтобы я полюбовался издали обнаженным телом, выключила ночник. После чего оказалась подле меня.

Наташа осталась дома в тот день. Не знаю, слышала ли она наши вздохи и вскрики – в самые напряженные минуты Тамара Игоревна зажимала мне рот рукою – комнатка ее находилась на первом этаже, почти под моей; но на следующее утро она не проронила ни слова о прошедшей ночи, лишь многозначительно поглядывая на нас за завтраком. Хотя мы припозднились и встали в начале одиннадцатого, когда девушка была уже на ногах….

Завтрак прошел в безмолвии, Тамара Игоревна не сводила вопрошающих глаз с дочери, я же сидел, уткнувшись в тарелку, стараясь не вмешиваться в бессловесный диалог между ними. Все закончилось тем, что Наташа, не допив кофе, подбежала к внезапно затрезвонившему телефону, – попросили Тамару Игоревну. Она встала, окинула взглядом комнату и величественно вышла в коридор ко второму аппарату. Наташа в столовую не возвратилась, я остался наедине со своими переживаниями, переполняемый радостью и давившим, точно свинцовая кольчуга, страхом.

Ни в тот день, ни в последующий, мы больше не вышли за рамки дозволенного. Она, хотя и оставалась наедине со мной, ничего не дозволяла. Мы точно вернулись в начало координат нашего знакомства. Но только на эти два дня.

Старший следователь внимательно посмотрел на посетительницу и, вздохнув, произнес:

– Так вы и есть та самая Софья Воробьева, – он снова вздохнул. – А мы с ног сбились, вас разыскивая. Где же вы пропадали последний месяц?

– Вы меня не слушаете, – Софья, девушка на вид лет двадцати пяти – двадцати семи, светловолосая, с правильными чертами лица, невысокая, худощавая, нервно топнула ножкой, обутой в дорогие туфельки на «шпильке». – Я говорю об одном, а вы про другое.

– Мы вас долго искали, – снова начал следователь, но договорить ему не дали.

– А я сама пришла. И говорю серьезно. Я способствовала, пускай невольно, но все же повинна в смерти двух человек.

– Поймите, Софья…

– Анатольевна, – подсказала она. – Можно просто Софья.

– Хорошо, поймите меня правильно, никаких данных о случившийся катастрофе мы не имеем. Ни автоинспекция, ни дорожно-патрульная служба не фиксировали…

– Так не в городе произошло, в десяти километрах от него. Может больше, не знаю точно. Где-то между нами и Спасопрокопьевском.

При упоминании Спасопрокопьевска следователь удивленно на нее взглянул.

– Вы ничего не говорили об этом городе.

– Теперь сказала. Да разве важно, когда…

– Ну, хорошо, хорошо. Тогда рассказывайте. Только убедительная просьба: не вдавайтесь сильно в подробности, милиция все найдет, и сама разберется.

Девушка кивнула и вздрогнула.

– Холодно у вас как.

– Я слушаю.

– Это днем было, почти вечером, около шести. Дождь начался, противный такой, мелкий, нудный. Я голосовала неподалеку от деревни Опалиха, до туда меня подбросил…

– Вы это говорили, пожалуйста, переходите к аварии.