Но добавим еще одну черту характера Софьи Толстой: она была очень сердобольной женщиной. Она любила Есенина, желала ему добра, пыталась вытащить его из трясины. Уже будучи фактически брошенной им, она писала в письме супругам Волошиным в Коктебель 23 ноября 1925 года, за месяц до гибели поэта:
«…он до невероятия русский. Макс слишком умный и европейский и ругал бы моего Сергея за то, что он пьет и скандалист, а Маруся увидела бы, что он страдает, и жалела бы его… трясусь над ним, плачу и беспокоюсь. Он очень, очень болен. Он пьет, у него ужасные нервы и сильный активный процесс в обоих легких. И я никак не могу уложить его лечиться… Он на глазах моих тает, я ужасно мучаюсь… Маруся, дайте вашу руку, пожмите мою, и согласимся в одном – поэты как мужья – никудышные, а любить их можно до ужаса, а нянчиться с ними чудесно, и сами они удивительные…»
В промежутке знакомства, обручения и развода с Софьей Толстой Сергей Есенин дважды ездил на Кавказ – хотел в Персию, но так до нее и не добрался. Только в стихах:
Сначала Есенин побывал в Тифлисе (август – декабрь 1924 года), откуда он написал Анне Берзинь: «Я Вас настоятельно просил приехать. Было бы очень хорошо, и на неделю могли бы поехать в Константинополь или Тегеран. Погода там изумительная и такие замечательные шали, каких Вы в Москве не увидите».
6 декабря 1924 года по приглашению своего давнего друга Льва Повицкого, сотрудника газеты «Трудовой Батум», Есенин прибыл в «Тихую обитель», в «приют трудов и вдохновенья» – в маленький Батум. Здесь он пробыл до конца февраля 1925 года, и это время стало для Есенина своей Болдинской осенью: он пишет цикл «Персидские мотивы», «Батум», «Капитан земли» и другие прекрасные свои вещи.
Но, как говорил Александр Блок, покой нам только снится! Вот и Есенина среди южной благости терзают старые тревоги: о тех, кого оставил в Москве, о своем положении поэта в советской республике и прочее, и прочее.
Летят письма. Вот лишь одно. Галине Бениславской, Тифлис, 17 октября, 1924 г.:
«…Отпиши мне на Баку, что делается в Москве. Спросите Казина, какие литературные новости. Приеду сам не знаю когда…» И, конечно, Есенин был бы не Есениным, если бы кем-нибудь не увлекся. Лев Повицкий пишет:
«Сергей Александрович познакомился в Батуме с молодой армянской женщиной по имени Шаганэ. Это была на редкость интересная, культурная учительница местной армянской школы, прекрасно владевшая русским языком. Интересна была и младшая ее сестра Ката, тоже учительница. У нее было прекрасное лицо армянской Суламифи. Она знала стихи Есенина и потянулась к поэту всей душой. Есенин, однако, пленился ее сестрой, с лицом совершенно не типичным для восточной женщины. Есенина пленило в ней то, что «Там, на севере девушка тоже, на тебя она страшно похожа…»
Внешне сходство с любимой девушкой и ее певуче уменьшительное имя Шага вызывали у Есенина большое чувство нежности…»
Миг увлечения – и россыпь серебристых стихов:
Старая история: нельзя принимать лирические стихи за конкретную жизненную ситуацию. В стихах – нежность, а в письме к Бениславской совсем иное: «Увлечений нет. Один. Один. Хотя за мной тут бабы гоняются. Как же? Поэт ведь. Да какой еще, известный. Все это смешно и глупо».
Кроме Шаганэ, было и еще одно увлечение – Ольга Кобцова. Тот же Повицкий рассказывает:
«Одно время нравилась ему в Батуме «Мисс Оль», как он сам ее окрестил. С его легкой руки это прозвище упрочилось за ней. Это была девушка 18-ти лет, внешним видом напоминавшая гимназистку былых времен. Девушка была начитанная, с интересами и тяготением к литературе, и Есенина встретила восторженно. Они скоро сошлись, и Есенин заговорил о браке. То, что он перед отъездом из Москвы обручился с Софьей Андреевной Толстой, он, по-видимому, успел забыть. «Мисс Оль» была в восторге: быть женой Есенина!..»
Но так далеко роман не зашел. Выяснилось, что «Мисс Оль» из семьи контрабандистов, и это сразу меняло все дело: Есенину только не хватало быть сопричастным контрабанде.