Опасная профессия: писатель

Не будем фантазировать о том, как произошло новое знакомство, обратимся к свидетельнице, младшей сестре Есенина – Екатерине:

«Сергей, Галя и я встречали новый 1925 год у одного богатого нэпмана. Я была самой молодой, и мне было очень невесело. На этом вечере я познакомилась с ленинградской поэтессой Марией Шкапской. Несколько дней спустя Шкапская позвонила мне по телефону и изъявила желание видеть меня, т. е. зайти к нам с очень хорошей своей приятельницей Софьей Андреевной Толстой. У нас был тихий приятный вечер. Сергей, Галя и я, никого чужих. Желание Шкапской меня очень смутило, и когда я вошла в комнату спросить: можно ли зайти к нам Шкапской? – Сергей и Галя поняли мое положение и, улыбнувшись, согласились принять. Шкапская пришла с молодой женщиной. Женщина была высокого роста, некрасивая, но приятная. Это и была приятельница Шкапской Софья Андреевна Толстая. Внучка Льва Николаевича Толстого. Вечер закончился так же хорошо, как и начался. Сергей пошел провожать наших гостей, и мы с Галей решили, что Толстая очень приятная женщина. Вернувшись, Сергей согласился с нами и, улыбнувшись, добавил: «Надо поволочиться. Пильняк за ней ухаживает, а я отобью».

Вот такая была, как говорят на флоте, диспозиция.

Софья Андреевна Толстая (1900–1957) была дочерью сына Толстого Андрея и Ольги Дитерихс. Первым мужем Софьи Толстой был Сергей Сухотин. После революции он некоторое время исполнял должность коменданта Ясной Поляны. Брак с Софьей Толстой был непродолжительным: Сухотина разбил паралич. Он расстался с женой, у которой уже после развода родилась дочь. Впоследствии, в 1925 году, парализованный Сухотин уехал за границу, где спустя год умер. Софья Толстая осталась одна и, будучи женщиной чувствительной, остро переживала бурный роман с писателем Борисом Пильняком, которого звала медведем. А тут на горизонте возник еще и Сергей Есенин. Бедная Толстая совсем запуталась. В письме от 20 апреля 1925 года она сообщает своей подруге Шкапской:

«Та ночь (или сутки) с Есениным и Приблудиным прошли благополучно. Моя добродетель была подтверждена медведю Сергеем, который сказал: «Ты ее люби. Она тебе верна. Я с ней ночь провел, и ничего не было».

Далее в письме о ежедневных звонках Есенина: «Поедем туда… поедем сюда… Приезжай ко мне, у меня собираются… Я приеду к тебе». Я: «Занята. Устала. Не буду дома. Не могу, не могу…» Скажите, что у меня характер! Наконец, последний вечер. Завтра он уезжает в Персию. Моя дорогая, ведь я же нормальная женщина – не могу же я не проститься с человеком, который уезжает в Персию? Докладываю Б. (Борису Пильняку. – Ю. Б.) и еду к Сергею. Он уже пьет водку. Приходят новые люди. Приезжает Б. Дорогая, представьте себе такую картину. Вы помните ту белую, длинную комнату, яркий электрический свет, на столе груды хлеба с колбасой, водка, вино. На диване в ряд, с серьезными лицами – три гармониста – играют все – много, громко и прекрасно. Людей не много. Все пьяно. Стены качаются, что-то стучит в голове. За столом в профиль ко мне – Б.: лицо – темно-серое, тяжелое. Рядом какая-то женщина. И он держит ее руки, то за плечи, то в глаза смотрит. А меня как будто нет на этом свете. А я… Сижу на диване, и на коленях у меня пьяная, золотая, милая голова. Руки целует и такие слова – нежные и трогательные…»

Оборвем письмо и сделаем небольшую стихотворную перебивку и процитируем есенинские строки из стихотворения «Вечер черные брови насупил…», посвященного Миклашевской:

Пусть я буду любить другую,
Но и с нею, с любимой, другой,
Расскажу про тебя, дорогую,
Что когда-то я звал дорогой…

Согласитесь, что строки к месту. А теперь продолжим чтение письма Софьи Толстой про Есенина перед Персией:

«А потом вскочит и начинает плясать. Вы знаете, когда он становился и вскидывал голову – можете ли Вы себе представить, что Сергей был почти прекрасен. Милая, милая, если бы Вы знали, как я глаза свои тушила. А потом опять ко мне бросался. И так всю ночь. Но ни разу ни одного нехорошего жеста, ни одного поцелуя. А ведь пьяный и желающий. Ну, скажите, что он удивительный! А как они за здоровье друг друга пили! Необыкновенно забавно наблюдать. И вот наступила минута, когда мне было предложено ехать домой. Не поеду с Б. наверное, все кончено. Хочу ехать – С. В такое бешенстве, такие слова говорит, что сердце рвется. У меня несколько седых волос появилось, ей-Богу, с той ночи. Уехала, как в чаду. С. был совсем пьян. На меня стал злиться и ругаться. С Б. даже не простился. Мне на другой день перед поездом звонил и всякие хорошие слова говорил…»

Есенин уехал, а Толстая осталась и металась между двумя Любовями, старой – к Пильняку, и новой – к Есенину. «Знаю, что С. люблю ужасно, нежность заливающая, но любовь эта совсем, совсем другая. Скучно без него очень; не жду, но грустно, что писем нет. Но ведь он так, вообще. А без Б. жизни не мыслю…»