Опасная профессия: писатель

Вернемся к газетной публикации – там отмечалось, что Шатров никак не может смириться до сих пор, что в России не получилось «социализма с человеческим лицом». Он считает себя лично ответственным за то, что события в стране не пошли так, как мечтали его излюбленные герои-ленинцы. И ничего не стал бы менять в своих старых пьесах.

В одном из последних своих интервью Михаил Шатров отметил, что в современной России трудно ориентироваться, «в ней сейчас все перепутано… я все время ощущаю приветы из вчерашнего дня».

И привел безжалостный афоризм: «Культ наличности хуже культа личности». О театре: «Нет личностей такого масштаба, как Ефремов, Любимов». О культуре и литературе: «Чиновники от образования напрочь забыли о том, что в нашей стране литература не просто школьный предмет, а средство духовного воспитания нации. Пренебрежение к работе мысли, к работе духа и порождает такую ситуацию, когда одни непотребщину вдохновенно пишут, другие с упоением ее ставят, а третьи с восторгом смотрят…»

Нет, даже при своем удачном положении в бизнес-строительстве, при деньгах Шатров оставался человеком неудовлетворенным и ищущим настоящий смысл в жизни. Я с Михаилом Филипповичем встретился и говорил лишь однажды, на осенней книжной ярмарке на ВВЦ. Он был далек от самодовольства, и это мне понравилось в нем. Книгу «Клуб 1932» воспринял с большим пониманием…

У Шатрова была интереснейшая судьба: он был запрещенным и признанным, любимым и ненавидимым. Создатель политического театра, мастер драматургических диалогов. История его жгуче интересовала как в революционном, так и в эволюционном развитии, что нас ждет впереди. Главное – «Дальше… дальше… дальше!..»

Дальше продолжается история, а человеческая жизнь всегда конечна. Михаил Филиппович Шатров умер во сне 23 мая 2010 года в возрасте 78 лет. У него была историческая уверенность «Так победим!» Лично у меня такой уверенности нет. У меня вера не в историю, а в человеческий талант. Михаил Шатров был талантлив…

Интеллигент в эпоху беззаконий. Андрей Вознесенский (1933–2010)

Андрей Вознесенский – «папа» современного русского авангарда. Лауреат многочисленных премий, член многих иностранных академий. Он не раз сам давал себе определения. «Трубадур турбогенераторов», «Кто я? – Интеллигент в эпоху беззаконий», «Я сторож шоу. Автор слов», «Я же вечный вертопрах», «Я шут, культдесантник, брожу по Европе/ и демонстрирую бантик на шопе»… И таких самоопределений множество. Серьезных, метафоричных, ироничных – выбирай любое.

Для любителей поэзии и для народа он – Андрей Андреевич. А для меня всего лишь Андрей, мой знакомый по школе. Замоскворечье, Серпуховка, Стремянный переулок, школа № 554. Мы учились в параллельных классах. А с другим Андреем – Тарковским я сидел полгода на одной парте. Два великих Андрея. Один, Тарковский, был ярок и, если так можно выразиться, примадоннист. Вознесенский в школьные годы – неприметен и скромен. Видно, копил творческую энергию, чтобы потом ее буйно выплеснуть и расходовать.

Первые сборники: «Мозаика», «Парабола», «Треугольная груша». Поэзия Вознесенского, как выразился Глеб Горбовский, ворвалась в жизнь «бешеным лимузином» – резво, бесцеремонно, вызывающе… И первый громкий скандал: 7 марта 1963 года Никита Хрущев в Кремле заходился в крике: «Забирайте ваш паспорт и убирайтесь вон, господин Вознесенский!»

Много чего было в жизни Андрея. Отмечу лишь, что наши пути с ним иногда пересекались, и он очень удивился, когда вышла моя первая книга – календарь российской истории «От Рюрика до Ельцина», и надписал над своей поэмой «Россия воскресе»: «Дорогому Юре – с радостью выхода его уникального календаря – а наш календарь начинался век назад на Серпуховке. 2.II.1994». После «Рюрика» стали выходить другие книги, и Вознесенский на одном из моих вечеров в ЦДЛ отметил: «Ты поздняя ягода». Поздняя так поздняя: у каждого своя судьба.

Я очень люблю раннего Вознесенского, задорного, огневого, неожиданного. Знаменитое стихотворение «Стриптиз»:

«Вы Америка?» – спрошу, как идиот.
Она сядет, сигаретку разомнет.
«Мальчик, – скажет, – ах, какой у вас акцент!
Закажите мне мартини и абсент».

В пору железного занавеса каждая строка Вознесенского была как удивление, открытие. «Аэропорт мой, реторта неона, апостол небесных ворот – Аэропорт!» А потом, спустя годы, пришло другое удивление:

Почему два великих народа
Холодеют на грани войны,
под непрочным шатром кислорода?
Люди дружат, а страны – увы…

И эта тема взаимного непонимания прозвучала в рок-опере «Юнона и Авось»: