Опасная профессия: писатель

Замерзают мои георгины,
И последние ночи близки.
И на комья желтеющей глины
За ограду летят лепестки…

Нет, меня не порадует – что ты! —

Одинокая странствий звезда.
Пролетели мои самолеты,
Просвистели мои поезда…

Не порвать мне житейские цепи,

Не умчаться, глазами горя,
В пугачевские вольные степи,
Где гуляла душа бунтаря.

Мотивы усталости, обреченности у Рубцова сквозят во многих стихотворениях: «Давно душа блуждать устала / В былой любви, в былом хмелю, / Давно понять пора настала, / Что слишком призраки люблю…»

И приведу мое любимое стихотворение поэта, пронизанное мистическим чувством ожидания чего-то темного и страшного:

Печальная Вологда дремлет
На темной печальной земле,
И люди окраины древней
Тревожно проходят во мгле.

Родимая! Что еще будет

Со мною? Родная заря
Уж завтра меня не разбудит,
Играя в окне и горя.

Замолкли веселые трубы

И танцы на всем этаже,
И дверь опустевшего клуба
Печально закрылась уже.

Родимая! Что еще будет

Со мною? Родная заря
Уж завтра меня не разбудит,
Играя в окне и горя.

И сдержанный говор печален

На темном печальном крыльце,
Все было веселым вначале,
Все стало печальным в конце.

На темном разъезде разлуки

И в темном прощальном авто
Я слышу печальные звуки,
Которых не слышит никто…

Прилагательные «печальная, печальный» с наречием «печально» доминируют в строках и создают настроение полнейшего отчаяния, но отчаяния не громкого, со стонами и рыданием, а тихого, смиренного, безысходного. «Всё было веселым вначале, / Всё стало печальным в конце», – кто возразит против этой мудрости жизни, разве что полнейший идиот, твердящий дурацкую формулу, что человек создан для счастья, как птица для полета. «Но итоги всегда печальны, даже если они хороши», – вторит Рубцову Андрей Вознесенский.

Николай Рубцов слышал печальные звуки, и они его не обманули. Он прожил всего 35 лет и 16 дней, и над ним сомкнулся «ужас ночи». «А где-то в солнечном Тифлисе / Ты ждешь меня на той горе, / Где в теплый день при легком бризе / Прощались мы лицом к заре…»

Что сказать в завершение? Сегодня идет другая жизнь. Бары-рестораны, казино, ночные клубы. Рекою льется вино. Стриптизируют обнаженные девицы. Всё шумит. Сверкает. Переливается всеми красками радуги, – разумеется, только в столице, в этом финансовом Вавилоне, а отнюдь не в бедной провинции. И так не хватает одного: немного рубцовской печали. Без этой печали нет гармонии в жизни…

Но все равно в жилищах зыбких —
Попробуй их останови!
Перекликаясь, плачут скрипки
О желтом плесе, о любви.

«Текст – это жизнь…» Лев Лосев (1937–2009)

Все знают Иосифа Бродского. Но мало кто Льва Лосева, хотя он очень-очень замечательный поэт. Оба – Бродский и Лосев – уехали и работали в Америке. Но у одного была «судьба» (травля, суд), а у другого все состоялось относительно спокойно, без «омута лубянок и бутырок» (лосевская строка).

Лев Лосев – поэт для интеллигенции, для интеллигентных разговоров, споров и причитаний. У него в венах и артериях текла не кровь, а литература, русская словесность. Он существовал исключительно в контексте культуры. Отсюда вся его поэзия – сплошной ассоциативный ряд, полуцитаты, полунамеки, перефразы, некий карнавал эрудиции. Бенгальский огонь интеллекта. Услаждение ума. Пир души. Именины сердца. С такими людьми, как Лосев, никогда не бывает скучно.

Лев Лосев родился 15 июля 1937 года в Ленинграде. Если уточнять, то среди книг, почти что в библиотеке и, разумеется, рано начал сочинять.

«В молодые годы я носил имя Лев Лифшиц. Но поскольку в те же годы я начал работать в детской литературе, мой отец, поэт и детский писатель Владимир Лифшиц, сказал мне: «Двум Лифшицам нет места в одной детской литературе – бери псевдоним». «Вот ты и придумай», – сказал я. «Лосев!» – с бухты-барахты сказал отец».

Лифшицов, конечно, много, но и Лосев не один. Алексей Лосев – знаменитый философ и филолог. И вот поэт – Лев Лосев. Лучше звучит, чем поэт Лифшиц, но возникла некая раздвоенность души: на еврейскую и русскую.