Любовь – двигатель, дающая высший творческий азарт, вызывающая на соревнование с великими творцами, взлетающая над бытом, грязью ревности и мелкими людишками… Таким был Маяковский-поэт, таким он был и в жизни и в дружбе: «Ты Лиличку любишь? – Люблю. – А меня ты любишь? – Люблю. – Ну, смотри… Чего смотреть…»
Оставим парижские «разговорчики» Маяковского с Эльзой Триоле и перенесемся в нашу страну. Летом 1926 года в Крыму Маяковский познакомился с восемнадцатилетней харьковской студенткой Наташей Хмельницкой. Александр Михайлов в ЖЗЛовской книге «Маяковский» описывает: «Крепкий, загорелый, в голубой безрукавке, коротко остриженный, похожий на молотобойца с плаката, он покорил сердце девушки… Наташа серьезно увлеклась Маяковским… он бережно отнесся к ней. Вот что впоследствии написала Н. Хмельницкая: «На всю жизнь я сохранила светлое чувство к памяти Владимира Владимировича, благодарность за его бережное и нежное отношение к моей юности и доверчивости, к моему первому чувству».
А до этого весной, в мае 1926 года, Маяковский познакомился с упомянутой ранее Натальей Брюханенко.
Маяковский остановил ее на лестнице Госиздата: «Товарищ девушка!» «Товарищ девушка» была высока ростом и, как оказалось, была влюблена в стихи Маяковского. Закрутился новый роман, апофеоз которого падает на август-сентябрь 1927 года.
Маяковский звал Брюханенко в Ялту в своей привычной манере: нетерпеливой, решительной, категоричной. «Срочная Москва Госиздат Брюханенко очень жду тчк выезжайте тринадцатого встречу Севастополе тчк берите билет сегодня тчк телеграфируйте подробности Ялта гостиница Россия огромный привет Маяковский». Через два дня повторная телеграмма, такая же решительная и не предполагающая никакого отказа. Какой отказ? Маяковский ждет. Он хочет. Он любит.
Они провели сказочный месяц в Крыму, и дальше, примерно год, продолжались «лирические взаимоотношения» с «товарищем девушкой», «Наталочкой». Потом все распалось. Не последней причиной стало вмешательство Лили Брик и ее просьба-приказ «не жениться всерьез». Ведь женитьба Маяковского могла серьезно подорвать материальные отношения Маяковского и Бриков. А стало быть, могла возникнуть угроза оплаты заграничных поездок Лили, ее туалетов, желания заиметь «автомобильчик», да еще «непременно форд, последнего выпуска».
Маяковский за границей оставался Маяковским, проявляющим интерес к женщинам, тем более что
Эльза Триоле встретилась с ним в Париже в ноябре 1924 года. Он был особенно мрачен. Триоле свидетельствует:
«Мне бывало с ним трудно. Трудно каждый вечер где-нибудь сидеть и выдерживать всю тяжесть молчания или такого разговора, что уж лучше бы молчал!.. Маяковский умел в тяжелом настроении натягивать свои и чужие нервы до крайнего предела. Его напористость, энергия, сила, с которой он настаивал на своем, замечательные, когда дело шло о большом и важном, в обыкновенной жизни были невыносимы…»
В следующий свой приезд в Париж Маяковский был настроен светлее. Меньше нуждался в услугах Эльзы как переводчицы на языке «триоле» и начал брать с собой в качестве переводчиц и гидов подворачивающихся ему на Монпарнасе молоденьких русских девушек, конечно, хорошеньких. Как пишет Эльза Триоле, «ухаживал за ними, удивлялся их бескультурью, жалеючи сытно кормил, дарил чулки и уговаривал бросить родителей и вернуться в Россию, вместо того чтобы влачить в Париже жалкое существование». Словом, сочувствовал…
Весна 1927 года. Маяковский снова в Париже. И снова навязчивая идея: звать в Россию. Он даже Эйфелеву башню пытался зазвать «к нам, в СССР»:
Эльза Триоле описывает в воспоминаниях, как Маяковский пытался выхлопотать советский паспорт для «прелестного существа, маленькой, сероглазой» Аси. Триоле отмечает: «Володя умел быть с женщиной нежным, внимательным. Но с Асей все вышло по-другому, и это уже касается ее личной биографии. Тут не было ни слез, ни скрежета зубовного, и, верно, они друг друга поминали добрым словом».