Опасная тишина

Кацуба бежал по дороге, оставлял после себя мокрый след – следил, впрочем, недолго, мороз хоть не крутой был, но одежда на Кацубе быстро отвердела, сапоги на ногах перестали хлюпать, словно бы ветер выдул из них последний воздух, стучали по твердой заснеженной поверхности, будто по асфальту.

Прошла еще минута – и часовой неожиданно увидел довольно далеко, в ряби пространства, скачущую «тигру».

Молодая зараза была, неугомонная, наполненная силой, неукротимая, злая – на человека явно разозлилась, раз так упорно стремится догнать его – по земле идет, будто в цирке по канату пластается – широкими махами, беззвучно, ловко.

– Кацуба, поспешай! Эта гадина совсем близко!

Оглянулся Кацуба через плечо, споткнулся, припал на одно колено, и часовой выстрелил в «тигру», пуля выгрызла пласт земли перед мордой зверя, взбила сноп искр и с басовитом поющим звуком ушла в сторону, отщелкнув от стоявшего рядом деревца несколько веток. Пуля не остановила тигрицу.

Часовой выколотил из казенной части дымящуюся горячую гильзу, дослал в черную освободившуюся дырку новый патрон, с громким клацаньем захлопнул затвор.

«Тигра» продолжала гнаться за человеком – теперь она шла быстро, пласталась над землей, почти ложась на лапы, что такое пуля, она, похоже, знала, хотя не соображала, не понимала, что с ней может сотворить кусок свинца, шлепнувшийся перед ее носом на тропу.

Если тигрица догонит Кацубу, то своего не упустит. Часовой заволновался. И так пробовал держать зверя на прицеле, и этак – все бесполезно. Тигрица знала, как себя вести, попав на линию огня – она прикрывалась человеком.

Часовой почувствовал, что у него пересохло горло, в глотку словно бы пыли сыпанули, небо начало щипать. Он отплюнулся в сторону и снова приложился к винтовке, теснее прижался щекой к прикладу. Втянул в себя дыхание, стиснул его зубами.

Ну, «тигра», дорогая, отклонись малость в сторону, застрянь на краю дорожки, этого будет вполне достаточно, чтобы проучить тебя, подружка, – ты никогда уже не будешь охотиться на людей.

Нет, зверь вел себя очень грамотно – видел часового с винтовкой и по ходу делал поправки – ошибок «тигра» не допускала.

– Кацуба! – прокричал что было силы часовой, увидел, что зверь, реагируя на крик, неожиданно отпрыгнул в сторону, растянулся на снегу, хорошо видимый издали, и часовой решил использовать предоставившийся шанс – а вдруг повезет, и он подшибет тигрицу?

Выстрел был гулкий, приклад дернулся, оставил на скуле синяк, а «тигра» поспешно прикрылась бегущим перед ней человеком.

Часовой стиснул зубы – с подобным он еще не сталкивался, уж очень коварна и умна оказалась кошка.

На вышку поспешно поднялся Сердцеедов, командир отделения, исполнявший обязанности начальника караула, оперся грудью о бруствер:

– Чего тут у тебя, Терентьев? Почему открыл стрельбу?

– Кацуба не может от «тигры» оторваться.

– Преследует?

– Скоро догонит.

– Тьфу! – Сердцеедов приподнялся над бруствером. Рост у него был огромный, наверное, даже с китайского берега был виден. Голос громкий, руки с кулаками такими, что весят по пуду – никакой тигр человеку с такими колотушками не страшен.

«Тигра» приближалась к Кацубе. Сердцеедов взнялся над вышкой еще больше.

– Кацуба! Кацуба! – рявкнул он так, что на небе зашевелились облака. – Прыгай в сторону, Кацуба! Ты понял меня?

Ветер уносил голос в обратную сторону, Кацуба не слышал начальника караула, Сердцеедов покрутил головой обеспокоенно – надо бросаться навстречу тигрице, но какими бы быстрыми они ни были, все равно не успеют, эта взбесившаяся кошка окажется быстрее их.

– Тьфу! – отплюнулся Сердцеедов, прорычал, не глядя на часового: – Держи матуху на мушке, не давай ей соскальзывать в сторону, как только она вылезет из-за спины Кацубы, стреляй. Понял?

– Понял, понял… Не бойтесь, товарищ командир, не промахнусь… Только она, гада, под выстрел не подставляется. Один раз подставилась и все.

– Отпрыгни в сторону, Кацуба! – вновь трубно прокричал начальник караула. – Прыгай в канаву, парень! – Он резко, будто заваливал вниз, к земле перекладину семафора, махнул рукой. – Отпрыгни в сторону! Ну!

Наконец до Кацубы дошло, он услышал то, что должен был услышать, накренился резко и устремился по дорожке вперед, тратя на бег последние силы и хрипя так, что хрип его был слышен на вышке, потом, увидев заснеженный ложок, примыкающий к дорожке, сделал короткий стремительный бросок к нему – будто по воздуху пролетел.

Приземлился на собственный «сидор» – это было мягче, чем приземление на какой-нибудь горбатый камень, перекатился через голову и распластался на снегу.