Разумеется, во всем этом оставались коренные противоречия. Какими бы масштабными ни были обучение и пропаганда, на трансформацию основ повседневного поведения требовалось определенное время – частично потому, что радикальные культурные изменения должны были проникнуть во все слои населения и в основном потому, что советское государство давало населению знания о гигиене, но не давало практически никаких средств для воплощения этих знаний на практике. Если на заводе или в доме нет мыла и горячей воды, если душ на заводе не работает, если в доме нет туалета, а только выгребные ямы, которые почти никогда не чистятся, то весьма затруднительно соблюдать все те правила, которым тебя учат на занятиях. С другой стороны, как только общие условия улучшились -поставки мыла стали регулярными, душевые комнаты на заводах стали просторнее и безопаснее, уборка мусора стала производиться более эффективно, медицинские работники научились идентифицировать, изолировать и госпитализировать больных или переносчиков заболеваний, уроки, полученные за время войны, тут же стали давать результаты, – люди начали действовать, руководствуясь полученными знаниями.
На мой взгляд, ключевыми фигурами стали миллионы школьников, прошедших за время войны тренировки на получение значка БГСО, работавших в Красном Кресте или просто слушавших учителей, которые рассказывали о гигиене. Дети впитывают такие новые знания и привычки, которые взрослым зачастую даются с трудом. Кому в 1942 году было десять лет, в 1952-м исполнилось двадцать, и он уже мог быть родителем. Кому в 1942 году было 13-14 лет, тот к началу 1950-х уже почти наверняка обзавелся семьей либо полноценной, либо являлся матерью-одиночкой. Именно эти новые родители лучше всего впитали уроки санитарного просвещения военного времени и могли актуализировать их при воспитании собственных детей. Моя спорная точка зрения или, точнее, непроверяемая гипотеза состоит в том, что война косвенным образом сыграла главную, хотя и практически неизмеримую роль в снижении детской смертности, и прежде всего от желудочно-кишечных инфекций, которое мы наблюдаем в середине 1950-х годов.
Теперь давайте обратимся к вопросу, почему смертность от пневмонии снижалась так медленно. В Советском Союзе для лечения детской и младенческой пневмонии уже с конца 1930-х годов использовались сульфаниламиды, а после войны их применение стало практически повсеместным. Страна успешно освоила выпуск собственной версии препарата сульфидин, известного на Западе как сульфапиридин, – лекарства, доказавшего свою эффективность в вопросе снижения доли смертельных случаев среди заболевших пневмонией. Один московский врач заявил, что доля смертельных случаев от пневмонии среди младенцев до года снизилась с 53 % в 1937 до 25 % в 1946 году. Однако у сульфаниламидов существовали серьезные противопоказания. Их приходилось давать в больших дозах, и они имели серьезные побочные эффекты. Тошнота и рвота иногда оказывались столь сильны, что вынуждали приостанавливать лечение, а в исключительных случаях лекарство приводило к опасному снижению количества белых кровяных телец (лейкопения, агранулоцитоз). Рецидивы были обычным делом. К середине 1940-х годов также стало очевидно, что у многих бактерий развилась резистентность к этим препаратам. Лекарства снизили долю смертельных случаев, и все-таки она оставалась очень высокой. Открытие пенициллина подарило новое, гораздо более эффективное оружие для борьбы с пневмонией, но в первые послевоенные годы советские врачи применяли его с осторожностью. Они были склонны применять его только в тех случаях, когда сульфаниламиды очевидным образом оказывались неэффективны, или использовали эти препараты совместно, а в не в качестве альтернативы[543]
.По всей видимости, существовали три причины, по которым лекарства не оказали такого сильного воздействия на снижение смертности от детской пневмонии, как это можно было предположить. Во-первых, лекарства были доступны далеко не всем, по крайней мере до середины 1950-х годов. В первые послевоенные годы различия в смертности от пневмонии между крупными и малыми городами оставались незначительными. С начала 1950-х годов, когда антибиотики, пенициллин в первую очередь, стали применяться все более и более широко, мы видим резкое падение детской смертности от пневмонии повсюду. Самым резким это падение было в Москве, Свердловске, Молотове – городах с крупными и, по советским меркам, современными клиническими больницами и медицинскими институтами. В этих трех городах уровень смертности от пневмонии упал значительно ниже среднегородского уровня для РСФСР и еще заметнее относительно городского уровня на Урале и в Кемеровской области вместе взятыми. Это можно увидеть на диаграмме 5.6.