Опасные тени прошлого

«Верный мой друг Лаврик! С одним надежным товарищем мне удалось передать тебе это письмо, возможно, последнее. И другой оказии не будет. Я рад, что еще жив и могу на прощание написать тебе пару строк… Не сочти, что брат твой от свалившихся невзгод тронулся умом. Но сейчас я все время вспоминаю наше счастливое детство, наши игры и забавы. Уверен, ты тоже их не забыл. Память об этих светлых днях поддерживает меня. Надеюсь, ты не бросишь в тяжелую минуту мою семью, Ирину и Лизоньку, как я не бросил бы твою. Помни, Лаврик, в нашем прошлом – будущее наших детей. Я позаботился об этом, и мой привет ты найдешь в копях царя Соломона. Как любила нам читать эту книгу твоя гувернантка-англичанка! Будь острожен.

Любящий тебя Жора».

Это первое письмо Георгий написал перед отправкой в лагерь. Полночи я ломала голову над тем, что хотел передать мой прадед отцу Серафимы. А тут вот что! Не обезумел же он в последний момент, чтобы в прощальном письме вспоминать какие-то легендарные копи. Да и сказку про нашедшего несметные сокровища бедняка напомнил брату не случайно. И о будущем детей беспокоился. Мог ли Доронин спрятать что-то важное, дорогое? Почему нет? Уже давно не секрет, что сотрудники его ведомства имели доступ к ценностям, изымаемым у граждан и организаций. Многие из них были нечисты на руку и пытались обогатиться. А что, если и Георгию представилась такая возможность?

Второе письмо, чудом пришедшее родным позже, через год с лишним, уже из Севвостлага, подтверждало эту догадку. Жора, не знающий о смерти Лаврика, снова пишет ему о детских тайнах.

«Надеюсь, Лаврик, что ты получишь и прочтешь это письмо… Условия, в которых я нахожусь, ужасны: мы голодны, истощены, нас пожирают вши, разносящие тиф. Бараки продуваются насквозь, в щели попадает снег, от холода спастись невозможно… Умерших просто сваливают в кучу до весны, когда подтает земля и можно будет захоронить. На днях умер мой сосед по бараку Ося, с которым мы вместе прибыли с пересылки. Боюсь, тиф одолеет и меня. Силы уходят с каждым днем. Утешает лишь мысль о том, что вы, мои близкие, не будете терпеть лишений и нищеты. Был ли ты в копях царя Соломона, где мы играли в детстве? Непременно найди то, что я там сохранил, мой привет из тех далеких лет. Прощай, милый брат.

Твой Жора».

Конечно, мне бы хотелось думать о своем прадеде как о человеке с чистыми руками и горячим сердцем, но оставаться героем в смутные времена нелегко. К тому же пока неясно, что могло находиться в тайнике. Да и откуда в Рыбнинске копи еврейского царя?

Понимая, что зашла в тупик в своих размышлениях, я налила еще кофейку и, достав семейный альбом, стала разглядывать фотографии, сравнивая их с теми, что были на стенде в костеле. Выходит, Георгий Доронин знал Игнатия Левандовского, прадеда Бориса, по крайней мере, встречал его. И участвовал в изъятии церковного имущества…

Нехорошая мысль настойчиво скреблась внутри, становясь все более правдоподобной. Не об этих ли драгоценностях пишет Жора Лаврику? Надо бы расспросить Бориса, что ему известно о тех событиях…

Мои раздумья прервал звонок в дверь. Подскочив от неожиданности, я бросилась в прихожую, но вернулась к столу и сунула голубую папку под плотную гобеленовую скатерть. «Помяни черта – и он появится», – вспомнила я любимую поговорку моей мамы, увидев на пороге как всегда непринужденного и элегантного поляка. На этот раз вместо цветов он протянул мне коробочку из соседней кондитерской, славящейся своими пирожными.