– Мне захотелось napić się herbaty [19]
в домашней обстановке, с любимой девушкой. – Борис широко улыбался, и от этой улыбки противная скребущаяся мышка-мыслишка, казалось, убежала.– Сладости будут кстати, – улыбнулась я в ответ. – Тем более что цветы ты мне вчера уже оставил. Правда, меня немного удивил твой выбор…
– Какие цветы? – прервал меня гость. – Кира, я не приносил тебе вчера никаких цветов. У меня произошел небольшой несчастный случай, и я весь день провел в отеле.
Только тут я заметила аккуратную повязку на руке Бориса, успокоившего меня, что это пустяк, царапина.
Выслушав рассказ о букете под дверью и внимательно осмотрев вазу, Борис неловко пошутил:
– Должно быть, у тебя появился тайный поклонник.
Но взгляд его при этом был задумчивым и серьезным, а не веселым. Мне не хотелось продолжать этот разговор и портить вечер, поэтому я начала заваривать чай и накрывать на стол.
Чаепитию предшествовали милые комплименты, осторожные поцелуи, которые становились все более настойчивыми и лишали уверенности. Я пока была не готова к столь быстрому развитию событий. Урок, который преподал мне бывший жених Кирилл, не прошел даром.
Но Борис был так нежен, что моя сдержанность рушилась от его слов и прикосновений, как песчаный замок под натиском волн. Тело перестало слушать голос разума и отвечало на ласки, и наконец водоворот страсти поглотил нас обоих. Борис легко подхватил меня на руки и унес в спальню…
Когда мы вернулись к столу, чай давно остыл, но до него ли нам было? Чтобы скрыть переполнявшие меня эмоции и успокоиться, я решила показать Борису копию описи и перевела разговор на события тех времен. Оказалось, что он уже знаком с этим документом, потому как, взглянув на него вскользь, принялся с неожиданным жаром рассуждать о несправедливости советских властей, грабивших польскую церковь. Удивительно, совсем недавно с таким же пылом он объяснялся мне в любви.
– Как ты думаешь, – я изобразила полное недоумение, – могли священники утаивать какое-то имущество? Возможно, изымалось не все, что-то удавалось сохранить и спрятать?
Мне показалось, или он вздрогнул при этих словах?
– Какие глупости лезут тебе в голову, милая. Ты, наверное, начиталась этих нелепых детективных историй. Ваши policjant [20]
в те годы были одержимы желанием забрать все, не думаю, чтобы они пропустили хоть одно кадило или подсвечник. Не понимаю, что навело тебя на эти мысли?– Да так, просто подумалось. Всегда считала, что старинные здания, такие, как костел, должны хранить какие-то тайны. Думала, может, ты знаешь какую-то интересную историю тех времен.
– Я знаю лишь то, что сохранилось в архивных документах, Кира. Хотя, не скрою, хотел бы больше узнать о жизни моего прадеда. Ты, наверное, о своих предках знаешь больше?
– В последнее время мы часто говорим о прошлом с бабушкой. – Я показала Борису фотографию из архива. – Вот, например, чем примечательно это фото? – Было видно, что его смутила моя лукавая улыбка.
– Ну, это мой прадед, Игнатий Левандовский, я рассказывал тебе о нем.
– Да, конечно, я помню. Но ты не знаешь, кто стоит рядом с ним! – Я ткнула пальцем в фотокарточку. – Это мой прадед, Георгий Доронин. Ты представляешь, какое совпадение! Спустя почти сто лет их потомки встретились здесь, в Рыбнинске!
Не знаю, какой реакции я ожидала, но Бориса, казалось, это совпадение не слишком обрадовало. Он долго задумчиво вглядывался в лица на фото и хмурил брови. А когда я рассказала ему о том, где служил Доронин, он как-то странно передернул плечами и помрачнел. Чай из резко отставленной чашки выплеснулся на скатерть, но Борис, казалось, даже не заметил этого. Я кожей почувствовала холодок, пробежавший между нами. Пока ходила на кухню за тряпкой и свежим чаем, Борис уже собрался уходить и встал из-за стола. Его длинные изящные пальцы нервно крутили телефон.
– Прости, Кира, но мой прадед пострадал по вине таких, как этот человек. Мне сейчас сложно разделить твою радость от этой случайности, этой превратности судьбы, которая свела нас. Но это совсем не умаляет моих чувств к тебе. Просто сейчас мне надо побыть одному, подумать…
Даже не поцеловав меня на прощание, он ушел, взволнованный и отчужденный.
«Ну и дура ты, Кира, – в сердцах корила я себя. – Нужно было сообразить, что Игнатия репрессировали такие, как мой прадед. И даже спустя столько лет это может причинить боль потомкам. А я оказалась такой черствой, глупой…»
Чтобы отвлечься от грустных мыслей, занялась уборкой. Снимая со стола испорченную скатерть, я вспомнила о спрятанной под ней папке. Хорошо хоть старые письма не пострадали от пролитого чая. Завтра возьму их к Серафиме, попробую что-то узнать про эту таинственную пещеру, вдруг она что-то слышала о ней от отца…
Поздно вечером позвонила Ниночка, взявшая за правило проверять, все ли у меня в порядке. Ее больше заинтересовал таинственный букет, чем наша размолвка с Борисом.