Де Лален добыл из поясной сумы герцогский мандат и потряс им в воздухе.
– Вот! Об установлении карантина здесь ни слова. Не уполномочен. Но…
– Четыре сотни душ, господин рыцарь, почти каждый десятый, – перебил его испанец. – Менее чем за месяц, по два десятка в день. При том, что здесь был я – врач высочайшего мастерства, я многим помог. Не слишком авантажно будет занести такую заразу прямиком ко двору, а ведь меня не хватит на все герцогство, я не разорвусь, а значит, потери будут куда страшнее.
– Четыре сотни! Ах ты!.. Но, позвольте, отчего же один? А ваш коллега, дон Гектор? Он тоже врач!
– Дон Гектор! – испанец спрятал усмешку в усы. – Дон Гектор более ваш коллега, чем наш. В Ордене он не врачеватель, а скорее ловец человеков, который ищет и возвращает заблудших овец. «Кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ее?»[46]
Впрочем, и двоих нас на целое герцогство не хватит тоже. Так что я, право, просил бы вас закрыть город на законных основаниях, пока я не отсеку сухие ветви от этой смоковницы.– Это будьте благонадежны, господин доктор! – сказал вдруг Уго, подавшись вперед. – Это не извольте сомневаться! Пока мы не проверим в этом Богом проклятом месте каждый нужник – никто отсюда не уедет! Так что можете пока заниматься этими вашими ветвями, что бы это, черт возьми, ни значило!
Немец с хлюпаньем угостился от кубка, а доктор едва не упал со стула – от неожиданности. Слишком много стали лязгнуло из кресла и из луженой военной глотки.
– Меня беспокоит не столько зараза, сколько, как это вы сказали? Одержимые? Ну, вот такие, – де Лален кивнул головой в сторону спящего на столе юноши. – Сколько людей, вы говорили, выжило?
– Я ничего не говорил.
– И тем не менее?
– Заболело чуть больше тысячи.
– Ох! Тысячи?! Это значит, это значит, матерь божья! Шесть сотен человек могут в любой момент рехнуться?! Может, даже все разом?! Мы с одним-то не знали, что делать!
Доктор запретительно вскинул обе руки, так что широкие рукава упелянда разлетелись на стороны крыльями неведомой коричневой птицы.
– О, это крайне маловероятно! Все вместе болеют чумой – с ума сходят поодиночке!
– А меня беспокоит вот что, господин иноземный врачеватель, – де Ламье голосом уперся в слово «иноземный», как кинжалом в спину. – Кто приезжал в город до нас? До карантина и во время? Посланцы наследника Его Светлости, посланцы Его Светлости, крестьяне, монахи, а может, еще кто-то иноземный? Расскажите, не стесняйтесь!
– Иноземный?
– Подданный французского короля, а точнее, подданные.
– Это торговый город, кого здесь только не бывает, так что могли, определенно. А я не поручусь, что в точности отличу подданного герцога от королевского – не в том моя миссия и специальность.
– Бросьте! Торговый город, ха! – немец ощерился во все зубы, что должно было символизировать ироничную улыбку. – Если вы не заметили – война на дворе! Какой идиот попрется из Франции в Бургундию, пока король и наследник сцепились?! Уж, наверное, не купец! Скорее, отряд арбалетчиков!
– Насколько я успел заметить, единственный подданный короля в военном звании изволил прибыть с вашим, господа рыцари, отрядом, – возразил Хименес.
– Ага! То есть военного француза вы вполне отличаете! – Уго удовлетворенно склонил голову. – И правда – не велик труд. Доспехи, оружие, золотые лилии на лазури. По утру мы прочешем городок, всех поставим на уши. Если мы вытащим из-под лавок дюжину королевских вояк, а?! Не слишком авантажно получится?
– Послушайте…
– Нет, это ты послушай, испанская клистирная трубка! – де Ламье вдруг перешел на привычную лексику, взяв свой обычный тон. – Я сомневаюсь насчет этого твоего знаменитого карантина-шмарантина. Доведись мне узнать, что ты покрываешь какие-то грязные делишки, разговор у нас выйдет совсем иного толка! Толковать будем по-другому! Уж ты мне поверь!
Рыцарь вскочил, грохнув ножнами о кресло, а его пальцы со скрежетом сдавили оловянный кубок.
– Благодарствуйте за угощение, но я ж тебя вот так…
– Молчать! Молчать, я сказал! – Филипп для убедительности хватил кулаком в подлокотник. – Займите место, сир! Извольте держать себя в руках! Это недопустимо!
Немец тяжко опустился назад, еще раз громыхнув мечом.
– Прошу простить моего помощника, – молодой бургундец церемонно поклонился, приложив руку к груди. – Очень тяжелая дорога, знаете ли, мы все вымотались до последнего предела. Еще раз приношу искренние извинения вместе с благодарностью за посильную заботу о подданных его милости.
– О, оставьте! Я все понимаю, тем более дорога вам выпала непростая. Снаряжение выглядит уж очень говоряще – ведь вам довелось побывать в бою?
Доктор, казалось, был счастлив беседовать с вежливым рыцарем, когда его почтенное врачебное звание не ругают «клистирной трубкой» и не угрожают расправой. Из двери у лестницы выглядывали испуганные слуги, позади которых виднелись дюжие фигуры кутилье, прибежавших на шум.